Дорогая буква Ю. Игорь Шестков
матери!»
Долго ждать я себя не заставил. Больше я дел с военкоматом не имел – обо мне забыли. А крик взбешенного моей бестактностью офицера (приперся с повесткой в ТАКОЕ время – все высшее военное начальство поснимал Горбач!) стал последним напутствием родины.
Добившись, после долгой унизительной борьбы с бюрократией, немецкого гражданства, я отослал старый паспорт и военный билет в российское консульство. Понюхал документы на прощанье. Ощутил знакомый кислый запах советской казенной бумаги. Защемило сердце.
Разрезал на всякий случай конторскими ножницами и паспорт, и военный билет пополам. Мало ли чего. Так вернее.
…
В тридцатые годы на месте взорванного храма Христа Спасителя планировали построить гигантский Дворец Советов. Согласно одному из проектов на его верхушке, на четырехсотметровой высоте, должен был стоять двадцатиметровый истукан – Ленин. Его вытянутая рука должна была указывать на Ленинские горы, на верхушку другого, соразмерного, здания, увенчанного другим кумиром – Сталиным, указывающим на Ленина металлическим перстом. Большевики хотели заколдовать московское пространство – взгляд совка должен был по их идее метаться от одного вождя к другому. В головах Сталина и Ленина должны были находиться специальные кабинеты, в которых раз в год разрешалось бы заниматься «всепобеждающим учением Маркса-Ленина-Сталина» сталинским и ленинским стипендиатам.
Жаль, что этот проект не осуществился. Сейчас можно было бы на место Ленина и Сталина поставить статуи П., политического лилипута, изо всех сил старающегося выглядеть великаном.
На месте взорванного храма построили бассейн «Москва», а на Ленинских горах гостиницу, которую, по ходу дела переделали в МГУ. Строили его, как и все остальные высотные здания Москвы – заключенные.
А про бассейн во времена моего детства рассказывали, что там, под водой, религиозные фанатики-изуверы режут детей. Из мести за взорванный храм. Этот вздор рассказывал мне дедушка, по опыту знавший, что в России все возможно. Его самого, например, чуть не убили в маленьком городке под Ленинградом во время еврейского погрома, произошедшего там в тридцатые годы. Его пощадили, признав в нем игрока одной из популярных футбольных команд. Во времена преследования «врачей-убийц» уже вышвырнутый из партии дед чудом избежал ареста – предупрежденный друзьями, уехал в Сибирь. Вернулся в Москву в 1954 году.
Помню, как на меня посмотрели коллеги, когда я предложил на институтском собрании молодых ученых перенести главное советское торжество с 7 ноября на 5 марта и назвать его всесоюзным днем радости или НПС (Наконец Подох Сталин). Тогда мне впервые официально пригрозили психушкой… Я ответил – праздник можно сделать переходящим…
…
Я поступил на механико-математический факультет МГУ в 1973 году. Гордиться было особенно нечем – все мои талантливые одноклассники-евреи не поступили. А я – посредственный математик, полуеврей, сменивший при получении паспорта еврейскую фамилию отца на русскую фамилию матери – поступил, и мне было