Отъ Міра Сего. Саша Андер
ветров, отмолчаться в сторону залива и невинно повизжать с горки,
обойти неторопливым взглядом дворец, дома, кухонные корпуса и фермы, не набрасывая на них какие-то познания, но, вопрошая, вглядываться в узоры, классические фасады с террасами, галереями, балконами с деревянными окнами и лепниной, в ромбовидных узорах на выкрашенном в выгоревший оранжевый цвет фоне, будто впрессованном в стену, любоваться колоннами с трещинами как у вековых дубов и капителями с двумя завитками ионического ордера, дополненными поочерёдно завитками листьев, вглядываться в окна и представлять, как оттуда выбегают дети, чтобы поиграться в саду, набрать яблок, а в зиму покататься с горки в сторону залива или в оврагах, пока другой бежит с поводьями, разгоняя полозья саней по тропинкам, смотреть вверх и мчаться, пока родители, нежно прижавшись друг к другу, прохаживаются вокруг имения, отдав на присмотр детей няням или уже повзрослевшим сыновьям и дочерям, чтобы помолчать хотя бы вечность, но не променять свое право, драгоценную возможность на молчание и неспешность, в которой Я. уходит вглубь;
Интермедия черными буквами по белому протяженному в линию мазку на левом рисунке
(ведь и слова в определенном смысле не являются чем-то конечным, но все-таки чем-то, что дано для разгона, но не тем, в чем «чего-то» не достает, но тем, что не достает «чего-то», когда они называют это «что-то» «чем-то», слова не достают по принципиальной скрытости, которую в себе таят как эффект или следствие прописи и произношения, даже тогда, когда направлены на то, чтобы высказать правду и только ее, когда и «мир приносится в жертву словом, лишь бы только устранить этот зазор между человеком и миром», но ведь оно таит невысказанное и что пытается вырваться в слове, и что пытается в нем просочиться восторгом, которое таит просвечивающее молчание, зазор и пустое место, то, где речь как бы находит себя и покоится, между высказанным и написанным, которого всегда и не хватает в высказываемой и выписываемой правде, которая скорее молчалива, чем говорлива и речиста, но может ли это означать и то, что я всегда выражаю ложь и только ее я и имею, как, если бы все речи и слова были направлены на бессмертие, продолжение «себя» и рода, поддержку, основание, мотивацию, устойчивую колонну, придерживающую представление и память, воображение и реальность, скажем, являлись бы той почвой или канатом, слетев с которых и сам обрушаешься в пропасть, и все это ведь будет к тому, чтобы поддержать каким-нибудь словом и речью, в своем постоянстве, человеческое существование, которое примеряется ими с реальностью, вносит в нее свой порядок, а если и находит в самой же себе искусственную природу, то искусством же и возвращает слову искусное наслаждение, которое маскируется под привилегиями, правилами, ролями, фетишами, обстановкой, пейзажем и погодой под настроение, но только ли в наслаждении и на наслаждении