Лунный плантатор. Руслан Ходяков
биле-е-ет, пож-ж-жалу-у-йста-а-а!
Молодой человек, не меняя выражения лица открыл сначала один глаз потом другой, посмотрел на Пузырькова, и закрыл глаза.
– Закусывать вам надо, товарищ, – произнес он.
«Ах тааак!» – возопила обескураженная спокойствием безбилетника душа Пузырькова.
– Да я тебя сейчас… – проговорил Костя и запнулся, потому что сходу не смог придумать – что бы такого он мог сделать с этим наглецом в рубашке и брюках отказывающимся предъявить билет, поэтому Пузырьков просто грозно лязгнул компостером над самым ухом молодого человека и добавил. – Вот!!!
– Спокойно! – произнес тот. – Не рви сердце. – Молодой человек снова открыл глаза, на этот раз оба сразу, поднял руку, вежливо отстранил от себя проводника и сел на полке. – Оно того не стоит! – добавил он и спросил Пузырькова, глядя на его массивный компостер. – Звать то тебя как, кондуктор?
– Я не кондуктор, – сказал Костя и, повинуясь просто мистической уверенности, которая исходила от молодого человека, присел на противоположную полку. – Кондуктора в трамвае. Я проводник.
– Точно, – кивнул безбилетник. – Проводник. Конечно проводник. Как я мог проводника перепутать с кондуктором! Извини, брат! Так, что? Будем знакомится?
– Будем, – послушно кивнул головой Костя. – В смысле… То есть… – Пузырькову показалось, что он упустил, что-то важное. – Я хотел сказать… Константин! – Костя положил компостер на стол рядом с туфлями и вежливо протянул незнакомцу руку.
– Родион Оболенский, – молодой человек крепко и уверенно пожал протянутую руку. – Можно просто – Родик. Говорят, меня так мама называла. Хорошая была женщина! Правда бросила меня пяти месяцев от роду в ростовском детдоме с тех пор я ее и не видел… Но я на нее не в обиде. Разве можно обижаться на свою мать? Она мне жизнь дала. Правильно? – Родик посмотрел на Пузырькова умными серыми глазами.
– Конечно, – кивнул Костя. – Святое дело. На мать обижаться – грех. Как можно.
– А вот папа мой был…
– Турецкоподданый? – почему-то спросил Костя.
– Нет, – Родион пожал плечами. – Почему? Папа мой был профессор ботаники. Обычный совейский интеллигент. Жена, двое детей. Я третий, незаконнорожденный.
– То есть как? – спросил Костя.
– Очень просто. Моя незабвенная мамочка в далеком шестьдесят восьмом году училась в ростовском лесотехническом институте, где мой папочка читал свою ботанику. Много позже я побывал в Ростове и обнаружил в архиве этого института ведомость, где напротив предмета «ботаника», после имени и фамилии моей матери, стоит краткое слово «зачет», далее число и размашистая подпись моего папаши. Причем вторую гласную в слове «зачет» можно читать и как «е» и как «а». Я не удержался и дописал в эту графу свое имя. Получилось: Анастасия Оболенская, ботаника, двадцать восьмое, сентября шестьдесят восьмого года, зачат Родион Оболенский, точка. И подпись: