Ледяной ксилофон. Проза XXI века. Марина Зайцева
из стеклянных банок и жестяного ковша, а потом вытирали руки чистыми «вафельными» полотенцами. Машка обедала с мальчишками и демонстративно не смотрела в сторону своего бывшего звена. А после еды все сгрудились у костра, который уже успел разжечь Славка. Кто-то пытался сунуть в костёр картошку, чтобы испечь её в горячей золе. Тут к Машке подошла Римка и – ни с того ни с сего – ляпнула во всеуслышание:
– Мальчишница!
У Машки от стыда и оскорбления вспыхнули щёки и перехватило дыхание. Она просто такого не ожидала. Это глупое и странное понятие «мальчишница», бытовавшее в интернатовской девчачьей среде, носило какой-то двусмысленный подтекст, обидный, тёмный намёк. Девчонки презрительно и уничижительно называли так вертлявых, кокетливых кривляк, неприлично и назойливо липнувших к мальчишкам.
И вот именно этот оскорбительный эпитет, незаслуженно брошенный публично в Машкин адрес – только за то, что она работала в Славкином звене, – страшно её возмутил. Всё последующее произошло стремительно и неожиданно. Машка резко вскочила и, угрожающе сжав кулаки, шагнула к Римке:
– Что ты сказала? Повтори! – Все замерли.
– Мальчишница! – Едва снова успела крикнуть Римка, как Машка тотчас размахнулась… и та коротко одновременно вскрикнула и всхлипнула. Ребята от неожиданности разинули рты. А Машка, нагнув голову, села на перевёрнутое ведро. Её колотил нервный озноб от только что совершённого, неожиданного для неё самой поступка. Ребята одновременно загалдели, шумно выражая своё отношение к случившемуся. «Свидетели» тут же разделились на два лагеря, одни, в основном мальчишки, поддерживали Машку:
– Правильно ты ей дала, – не будет задаваться.
Девчонки же дружно осуждали:
– Забияка! Хулиганка!
Римка слышала, как Машку оправдывали мальчишки, и плакала от боли и обиды. Девчонки, окружив подружку, стали её утешать. Кто-то уже успел наябедничать о драке. Через перепаханное поле, едва не спотыкаясь, как квочка на растопыренных крыльях, летела Тамара Васильевна. Причитая и охая, она приложила к Римкиному синяку мокрый носовой платок и гневно обрушилась на Машку:
– Бессовестная! – Кричала она. – Бандитка! По тебе колония плачет. Сегодня же поставлю о тебе вопрос на педсовете! – И дальше в том же духе…
Машка, угрюмо насупившись, молчала. Девчонки, почувствовав неоспоримую поддержку воспитателя, как сороки налетели на неё:
– Мальчишница! Дура! Шпана! – Как горячие оплеухи обжигали Машку несправедливые и обидные слова.
– Правильно! – Неожиданно раздался возмущённый голос их одноклассника Валерки. – Правильно ты ей, Машка, вмазала! Давно эта воображала просила. От такого неожиданного Валеркиного заступничества у Машки защипало в носу, и, чтобы никто не увидел, она бегом бросилась с поля в сторону густого кустарника, вытирая брызнувшие слёзы.
– Машка,