Проект «Сфинкс». Андрей Ивасенко
Клаус смотрел то на удаляющихся людей, то на замерших крыс. От невинности во взглядах грызунов не осталось и следа. Ее сменила злоба и неприязнь.
Карцер располагался на втором уровне базы и напоминал большой поломанный холодильник.
Ганс Вайгель сидел здесь уже пятые сутки и понимал, что мысли скоро начнут путаться, и он потеряет счет времени. После взрыва в бункере карманные часы перестали идти, и их пришлось выбросить.
Было холодно и темно: температура не поднималась выше десяти градусов Цельсия, а свет пыльными полосами проникал только через щель между створками двери и вентиляционные отверстия.
Единственным предметом мебели в карцере были двухъярусные нары, а единственным развлечением – старый французский журнал с полуголыми девицами, который кто-то умудрился пронести и спрятать под тощим прелым матрасом.
Кормили арестанта плохо. Скудный паек выдавался один раз в день. И вскоре от этой пищи голова Ганса стала невероятно тяжелой и кружилась, точно он стоял над пропастью.
Вокруг копошились крысы, поблескивая в темноте глазками, будто маленькими фонариками. Их дерьмо невыносимо воняло. Грызуны постоянно пищали, точно что-то не могли поделить между собой, и этот писк становился похожим на хихиканье, словно смех демонов, преследовавший арестанта все эти дни.
«Ночь» в карцере наступала внезапно – молчаливый надсмотрщик выключал освещение и уходил в дежурное помещение, насвистывая незатейливую мелодию. Крысы подозрительно затихали, лишь изредка попискивая. И Вайгель побаивался, что хитрые твари в темноте подкрадываются к нему, дабы отгрызть уши.
Первые две ночи, показавшиеся бесконечно долгими, Ганс почти не спал. А «утром» смыкал глаза и ждал хотя бы минутного забвения во сне, но получалась лишь лихорадочная дрема, полная кошмаров. Когда вскакивал, жадно хватая ртом воздух, то не мог ничего вспомнить – только то, что мерещились какие-то клыкастые морды с желтыми глазами и крысы, готовые вцепиться ему в горло… кругом одни крысы… много крыс… казалось, они забирались даже в глотку, вызывая омерзительное удушье.
Но этой ночью, изнемогая от усталости, Ганс уснул. И вместе с ним уснули страх и голод.
На следующее «утро» Вайгель проснулся от странной тишины.
Шестеренки мозга крутились медленнее, чем обычно, но Ганс отчетливо осознал: что-то изменилось в существующем порядке вещей. Какое-то седьмое чувство подсказывало: что-то не так – совсем не так.
Ганс встал и осмотрелся по сторонам: ни писка, ни копошащихся серых теней.
Крыс не было.
Ни одной.
Освещение работало.
Он подошел к двери и прислушался.
Ни звука.
«Интересно, который сейчас час? – подумал он. – Когда пожрать-то принесут?»
Мысль о еде инстинктивно разбавила слюной сухость в горле.
– Э-эй! – крикнул Ганс что было силы через дверную щель. – Крюгер! Где ты, мать твою, подевался?! Когда кормить будешь? – и прислушался к гаснущему гулкому эху.
Тишина.
На