Человек из красного дерева. Андрей Рубанов
свой монолог в виде анекдота, похохатывая, жестикулируя и сплёвывая в окно обильную алкогольную слюну.
До деревни добрались уже по темноте.
В свете фар дома́ выглядели брошенными, опасными, как будто там не жили, а прятались.
В конце улицы я попросил остановить.
– Дальше дороги нет. Буераки. Я тут выйду.
– Как скажешь, – ответил Застыров.
Мне показалось – он ждал, что я приглашу его домой, кофе налью или, может, чего покрепче; показалось, что не хотел он расставаться, а хотел ещё поговорить, – или, точнее, выговориться: у каждого бывают такие дни, когда готов душу распахнуть хоть близкому другу, хоть доброму знакомому, хоть земляку. Человек – существо глубокое, но не бездонное: когда накапливается – надо изливать, чтоб освободить место для чего-то нового.
Я открыл дверь, собираясь выйти во мрак, но тут Застыров крепко ухватил меня за плечо.
– Ты, Антип, что-то задумал. Да?
Я вздрогнул; испугался. Застыров смотрел внимательно.
– Ты ведь со мной встретился не для того, чтоб рассказать про своего дружка-алкоголика. Я же вижу.
– Ничего не задумал, – ответил я. – Просто… ну… В отпуск ухожу…
– Отпуск? – переспросил Застыров. – Отпуск – это святое.
– Вот именно, – сказал я. – Спасибо, что подвёз.
Ушёл.
Пахло берёзовым дымом – кто-то из соседей топил печь, грелся, может, бабка Лабызина, а может, Зина-из-магазина; апрель в нашей деревне мирный, безмятежный, но это последние недели тишины, потом грянет Пасха, а за ней и майские праздники, священные для трёх поколений наших людей, – к моим бабкам, к Зине, к деду Козырю понаедут из города дети и внуки, с собаками, котами и велосипедами; будут убирать участки, перекапывать огороды, затевать барбекю. Вспомнив про них, я подумал, что следует закончить работу срочно, до появления городских визитёров. Лишние глаза и уши не нужны совсем.
Застыров, я знал, сейчас поедет в свой дом. Подсвечивая фонариком, отомкнёт ржавый замок. Побродит, подумает, но ничего, конечно, делать не будет, даже за веник не возьмётся, потому что дел в том доме – невпроворот, и крыша протекает, и полы сгнили кое-где; требовались огромные усилия, чтоб вернуть запустелую, обветшавшую избуху в жилое состояние. А если по-хорошему – дом уже не подлежал восстановлению. Изба не любит стоять пустой; если в избе не живут – изба умирает. Промерзает, гниёт дерево. Жучки точат его. Осы вертят гнёзда на потолке. Птицы селятся под крышей и загаживают всё помётом. Рассыхаются оконные и дверные рамы.
Но ничего этого я Застырову не сказал. Дом – его, жизнь – его, мечты – тоже его; сам разберётся.
У меня был свой дом и своя мечта.
Рюкзак отнёс в подвал, разложил инструменты на верстаке. Проверил котёл.
Поднялся наверх, одежду снял, нагим и босым походил по комнате, наслаждаясь тишиной, одиночеством. Изучил себя, голозадого, в зеркале со всех сторон, остался доволен.