Пока Париж спал. Рут Дрюар
половиной минуты.
Теперь у него оставалось всего две минуты на работу с ломом. Он поднял его с земли и со всей силы воткнул в землю под рельсом. Его сердце выпрыгивало из груди. Невозможно было дышать. Он широко открыл рот, пытаясь захватить воздух. Он услышал, как кто-то выкрикнул команду:
– Achtung! Vorwärts marsch!
Но не стал оборачиваться. Теперь он со всей силы надавил на лом. Рельс начал двигаться. Ему все же удалось сдвинуть его с линии.
Шум сзади заставил его подпрыгнуть. Тяжелые шаги. Он повернулся посмотреть, что там.
Это был начальник лагеря, он шел прямо к нему. Merde! Жан-Люк отвернулся обратно к рельсам. Господи, пожалуйста, молился он. Пожалуйста, пусть он уйдет.
Шаги становились все громче. Ближе. Рука Жан-Люка дрогнула, когда он вытащил лом и воткнул его теперь с другой стороны, будто пытаясь поправить рельс.
Он повернулся, чтобы посмотреть на Брюннера. Тот говорил с охранником. Раздался хриплый хохот. Затем они ушли прочь. Жан-Люк вернулся к рельсам, его руки все еще дрожали. Он должен был сделать это. Он переложил лом обратно на другую сторону и приготовился изо всех сил вытолкнуть рельс наружу.
Все произошло так быстро, что он даже не успел понять. Лом выскользнул у него из рук. Отскочил. Боль пронзила его щеку, будто ее порезал нож. Мужчина выронил из рук инструменты и схватился за раненную щеку. Кровь хлынула ему на руки. Он ничего не видел. Удар по ногам заставил его пошатнуться. Он вскрикнул.
Грубые руки оттащили его с путей и повели прочь. Затем двое мужчин подняли его и закинули в грузовик.
Глава 9
Шарлотта
Париж, 3 апреля 1944 года
– Опять ты опаздываешь.
Мама сунула мне кусок черствого хлеба, когда я выбегала из дома.
– Ты должна раньше вставать.
Она говорила одно и то же каждое утро, но, честно говоря, я считала, что подъем в 6:30 это достаточно рано. Дорога до госпиталя Божон в Клиши от нашего дома на улице Монторгейль неблизкая, но я не возражала – такой длинный путь заставлял меня почувствовать себя совсем взрослой в мои восемнадцать лет.
Это мама нашла мне работу. Она хотела, чтобы я не сидела дома и не «тратила свою жизнь на чтение», как она говорила. Еще она хотела получать дополнительные пайки. Папа сначала был против, чтобы я там работала – все-таки это немецкий госпиталь, но мама его уговорила. Она сказала, что я ведь не собираюсь раскрывать государственную тайну или сдавать соседей. Она добавила еще что-то о «спасении раненых» – это хорошее занятие для молодой женщины во время войны. Втайне я думала, что это работа больше подошла бы молодым мужчинам. Она бы заставила их подумать, прежде чем начинать войну. Как бы то ни было, не все пациенты в госпитале были немцами; там были и французские солдаты, видимо, те, что присоединились к немцам. В Париже было полно вербовочных пунктов.
Целыми днями я мыла полы, кормила с ложки раненых, которые ослепли или потеряли конечности, или просто сидела и слушала французских пациентов. Тяжелее всего