Время библиомантов. Книга крови. Кай Майер
и по сей день никто не мог предсказать, какие последствия это равновесие будет иметь в долгосрочной перспективе.
– Я ненавижу тебя за то, что ты дал мне столько власти, – ровным голосом произнесла она.
– Я сделал это потому, что когда-то ты очень много для меня значила, – возразил он. – Ты подтолкнула меня к созданию мира библиомантики, когда мы стали переписываться, и начала рассказывать мне о будущем, в котором ты жила. Фактически ты взяла меня за руку и показала, что мне надлежит делать. Я сотворил этот мир для тебя, Фурия, чтобы в один прекрасный день ты тоже воплотилась в жизнь. Мысль о том, что ты так и останешься мечтой, моей собственной выдумкой, была для меня непереносима. Я хотел, чтобы ты стала реальностью, девочкой из плоти и крови. Девочкой, в которую я влюбился в семнадцать лет.
Что она могла возразить на это? Её пальцы крепче вцепились в проржавевшие перила, и она начала считать огоньки костров, горевших внизу. Фурия не хотела углубляться в то, что только что услышала. И меньше всего на свете хотела принимать на себя ответственность, которую взвалил на неё Зибенштерн.
– Я даже не в состоянии как следует присматривать за младшим братом, – произнесла Фурия после долгого молчания. – Когда я взяла на себя ответственность за жизнь Изиды, первое, что я натворила, – перевернула с ног на голову весь мир библиомантики. К чему бы ты ни стремился, ты выбрал неподходящую кандидатуру. Я никогда в жизни не изменю ни единого слова в «Книгах творения». Клянусь!
– Ты единственная, кто ещё может это сделать. Я потерял свои способности библиоманта давным-давно. Даже если бы я хотел, я бы больше не смог изменить ничего. А ты сможешь.
«Ты попытался, – подумала Фурия. – А я тебе не дала этого сделать».
Разве тем самым Фурия не взвалила на себя ту ответственность, от которой она с таким жаром отказывалась сейчас?
– Ненавижу истории о пророчествах, – произнесла она. – И о девочках, которые спасают мир.
– Кто говорит о спасении мира? – возразил Зибенштерн.
Глава седьмая
– Ты это имел в виду? – спросила Фурия и отступила на несколько шагов от перил. – Когда ты сказал, что когда-нибудь я сама захочу написать последнюю пустую книгу, ты думал, что сможешь убедить меня увидеть этот мир твоими глазами? Решить, что мир заслуживает уничтожения?
Зибенштерн медленно повернулся к ней. За его спиной в ночном небе алые зарницы раскалывали пополам гряды облаков. На горизонте за пределами долины бурлящей чёрной массой копошились идеи, предвестницы хаоса всех цветов радуги, с которыми Фурия встречалась между страницами мира.
– Я не имею в виду разрушение в слепой ярости, – сказал он. – Я имею в виду разрушение как обновление мира. Как попытку сотворить что-то лучшее. Раньше, во время работы над моими романами, я, бывало, вычёркивал и переписывал целые главы, чтобы улучшить историю в целом. Теперь у тебя, Фурия, тоже есть такая возможность – с той только разницей, что ты можешь