Старая русская азбука. Модест Колеров
язык Борисова-Мусатова – для того, кто не знает о его инвалидности, – резко отличен от театрального стандарта, общего почти для всех направлений фигуративного и даже нефигуративного искусства. Борисов-Мусатов не смотрит на мир глазами театрального зрителя, и мир его – не сцена с представлениями, декорациями и кулисами, не экран кинозала, не видео в гаджетах или компьютерных играх, не «живые сцены» замерших в комнате ряженых энтузиастов. Его картина мира, его картины о мире – вертикальные объёмы словно низко летящего над травой и водой наблюдателя и рассматривателя, может быть, ребёнка или карлика, но внимательного к тому, из чего состоит обыденная почва, по которой ходят тени и ткани. Он так и летел над ней.
Брежнев: Дмитрий Налбандян
Советский идеологический официоз в области изобразительного искусства не был так прост, как кажется на первый взгляд, и породил за 74 года своего существования – с 1917 по 1991 год – целую галерею обласканных, прославленных и награждённых им художников, среди которых нашлось место и подлинным титанам кисти и резца, и выдающимся деятелям художественного сервиса, и крайне успешным культур-бизнесменам. Главные персональные художественные институции, которые до сих пор принимают на себя массовую потребность в «картинках» и прочем подобном, их персональные репутации, по-прежнему порождены СССР. Ведь именно в СССР сложилась официозная фронда книжного рисовальщика-иллюстратора Ильи Глазунова (1930), которая после СССР монетизировалась в виде художественной Академии его имени в центре Москвы, салонная слава гиперреалиста Александра Шилова (1943), после СССР отлившаяся в личный государственный (!) музей Шилова, организаторская мощь скульптора, Героя Социалистического труда Зураба Церетели (1934), после СССР отдавшая ему в руки целую Академию Художеств.
По сравнению с этими достижениями позднесоветских вождей официоза, личные итоги старшего поколения художников, отдавших своё имя прославлению и обслуживанию советской власти, выглядят скромнее – у них не было шанса для прижизненной глорификации и прижизненной капитализации своих дарований. Ведь что такое советский успех действительно яркого, сильного, узнаваемого художника ренессансного стиля Исаака Бродского (1883–1939), со столь высоким уровнем мастерства, – только живущая ещё в памяти старшего поколения улица Бродского – главная улица, ведущая от Невского проспекта к Русскому музею, ныне Михайловская, названная так посмертно. Или что такое советский успех вполне среднего художника Владимира Серова (1910–1968), как казалось, обессмертившего многофигурные композиции с Лениным во главе? Ничего. Что такое советский успех официального портретиста советских вождей от дебютного Кирова до Брежнева – Героя Социалистического труда Дмитрия Налбандяна (1906–1993), чья ремесленная кисть стала едва ли не нарицательной для застывших бездушных изображений вождей без изъяна, пафоса, правды и даже простой надежды на человеческое? Разве что только доныне живущий музей-мастерская в центре Москвы – памятник,