Роботсмэн. Сто лет спустя. Людвиг Герхард
высказалась Орна:
– Люди склонны слишком субъективно оценивать свои переживания. Это нормально. Страдания – они свои, испытаны своею шкурой.
Этна продолжила:
– Действительно, нет в человеке того сочувствия к другим, какое он испытывает к себе. По природе человек эгоцентричен. Любить других как самого себя не может человек. Зачем же лицемерить? Поэтому призыв далёкого Христа дошёл до нас незримым эхом. Речь, правда, не о любви к детям. А тот, кто жертвует собой, смиряется с судьбой, осознавая неизбежность, либо доволен своим героическим поступком ради спасения других, им движет мотивация другая. Нелепо будто бы, но есть посмертное тщеславие. Инстинкт в нём самосохранения уступает инстинкту сохранения вида.
– Ты думаешь, всё так цинично в человеке?
– Цинично в человеке? То, что естественно в зверюшках? Нет. Что естественно, не может быть циничным.
– Всё инстинктивно и нет осознанного самоотречения? – усомнился Корэф.
Этна объяснила:
– Почему же, есть. Но это лишь касается детей. Ради детей, и только, идут на смерть и искренно, и честно. А тот, что жертвует собой ради какой-то группы, тот думает перед смертельным шагом: «Хоть скажут мне спасибо и не забудут, но сдохнуть мне здесь всё равно придётся», не думая о том, что совершает благородство, даруя жизнь другим.
Дебьерн обратился к Корэфу:
– О чём ты думал, Корэф, когда сто лет назад ты вызвал огонь на себя? Ты думал о своём уничтожении при этом? Или это придумал Теллур?
– Нет, это так и было. Думал ли я? О чём я мог думать? – сам себя спросил Корэф и на вопрос ответил: – Не думал. Принимал решение. А думать – это рассуждать, взвешивать и перекладывать все за и против… Да, верно, я принимал готовое решение. Я не рассуждал. Это была не игра в шахматы. Я был поставлен перед фактом, и первое решение было мгновенным: сюда нужно направить всю мощь огня, иначе погибнет в десять раз больше. Я не думал, я считал, наверное. Ну да! Я просчитал мгновенно, что хуже, и выбрал лучшее. Чуть не забыл вопрос. Я не думал о своём собственном уничтожении. Видимо, себя я отбросил в число необходимых жертв. Нет, я точно о себе вообще не успел подумать.
– Это у людей имеет своё название: чувство долга. Это и есть поступок в соответствии с моралью, – подсказала Орна, – но всё это так плавно переходит. Границы между инстинктом и моралью размыты.
– Нам, роботсмэнам, мораль вложили для того, чтобы мы свободней были в выборе поступка. Чтоб мы контроль над собой держали в применении изобретений и случаем не сотворили то, что может уничтожить жизнь, к примеру.
– Свободней! Какая ж тут свобода?! – развела руками Этна.
– Осознаём необходимость своих действий. Мы осознанно поступок выбираем. Тогда свободно поступаем, – Корэф не торопился, взвешивал слова. – Ну да. Мы держим себя в рамках. Абсолютной или безграничной свободы не бывает.