Последний виток прогресса. Александр Секацкий
отнюдь не дискредитирует, а требование элементарной благодарности состоит в том, чтобы не забывать, какой дорогой ценой достались уют и комфорт. Может быть, не так уж и плохо было бы распространить простое правило вежливости и на философский дискурс: кое о чем умалчивать, а кое-чего и не замечать… Вместо этого рыцари метафизики, напротив, зациклились на пробелах тактичности, не уставая демонстрировать свою орлиную зоркость и столь же чуткий слух по отношению к скрипу своей колыбели.
Открытость и приветливость облегчают жизнь общества и каждого индивида, если же кому-то покажется, что все это слишком просто, пусть примет во внимание тысячелетний труд истории, понадобившийся для упрощения. Соблюдая естественные нормы приличия, совсем не трудно разоблачить их искусственность, гораздо труднее (но и интереснее) проследить и объяснить траекторию их внедрения до уровня естественности. Но опять же субъекту привычного изощренного дискурса кажется, что было бы слишком много чести тратить свои теоретические усилия на легитимацию естественных норм.
Как бы там ни было, успехи Просвещения в деле искоренения предрассудков не вызывают сомнений – в отношении подозрений дела идут не столь успешно. Прозрачность новой социальной среды, ПСК, замутняется именно подозрениями, для решения возникающих проблем приходится применять всю изощренность разума, но это все та же изощренность, к которой прибегали обитатели платоновской пещеры. Настало время выявить и классифицировать "основные подозрения", подобно тому как Фрэнсис Бэкон классифицировал когда-то основные предрассудки. Задача избавления от этих "идолов" плавно перешла в проект Просвещения. Априорные механизмы, предшествующие рассудку, Кант представил в качестве устройства трансцендентального субъекта; не следует забывать, что имелось в виду своеобразное съемное устройство, используемое трансцендентальным единством апперцепции – "просто" субъектом, сгустившимся из подозрений подобно облаку на ясном небе.
Вот и рационализм Декарта начинается с исходного подозрения: не обманывает ли меня сам Господь Бог, раз уж все окружающие, мои собственные чувства и память то и дело обманывают меня? При тщательном рассмотрении подозрение снимается: Бог не обманывает, но лишь потому, что обман – это нечто невещественное и как таковое недоступное Богу, для которого все помысленное есть одновременно и нечто сущее. Подозрение снимается, однако остается осадок – он-то и именуется субъектом. Как только ни защищали подлинность этого осадка, его способность противостоять сильнодействующим растворителям, но разделить несмываемое и наносное теория так и не смогла; подобная возможность обнаружилась лишь в ходе реализации проекта Просвещения.
Всмотримся в замкнутый круг подозрений, не слишком изменившийся со времен Декарта: многие из них сбываются, но и несбывшиеся подозрения с тем же успехом формируют среду субъекта. Более того: даже если все