Романовы. Надин Брандес
на Марию и Ивана. Она опустилась на колени и срезала полевые цветы в крошечном уголке сада, а Иван зачарованно наблюдал за ней.
Белобородов пробыл недолго, но как только он отъехал, Авдеев приказал нам вернуться в дом. В тот день мы больше не выходили в сад. Я подозревала, что его налитые кровью глаза были не слишком благосклонно приняты начальством. Алкоголь солдатам не запрещался, но и не поощрялся в больших количествах. Особенно когда они охраняли императорскую семью, которую одна армия хотела спасти, а другая – убить.
Утро встретило нас приказом явиться к Авдееву.
Мы встали, переоделись в домашнюю одежду и собрались в гостиной. Я и сестры плюхнулись на диван, а мама, папа и Алексей заняли свободные стулья.
Авдеев стоял в дверях с двумя солдатами по бокам. Он сцепил руки за спиной.
– Отныне подъем в восемь. Вы должны умыться и одеться к завтраку в девять, к этому времени я намерен подходить с проверкой. Вашу одежду больше не будут отправлять в стирку – вам позволено заниматься стиркой самостоятельно. Обед в час дня, а ужин – в восемь.
– А как насчет свежего воздуха и физических упражнений? – спросил папа со спокойной вежливостью.
– Получасовой отдых в саду будет разрешен дважды в день – один раз поздним утром и один раз после обеда.
– Только час? – ошеломленно спросил папа. – Могу я узнать причину столь внезапной перемены в распорядке дня?
– Ваша жизнь в Ипатьевском доме должна быть более похожей на тюремный режим. – Авдеев подчеркнул это жестким взглядом. – Вам больше не позволено жить по-царски.
Следующим утром я встала около восьми и заглянула в свое тайное форточное окошко. Втянула в себя мятежный глоток свободного воздуха, а затем выпустила его в сторону кабинета Авдеева, словно насмехаясь над ним.
В главной комнате я потянула за короткий шнурок возле двери на лестничную площадку, и по другую сторону стены зазвонил колокольчик. Солдат открыл дверь и проводил меня в ванную.
– Доброго утра, – поздоровалась я, стараясь выглядеть дружелюбной. Он не ответил. Я не стала повторять попытку.
Умылась и проигнорировала грубые политические комментарии, нацарапанные на стене более недоброжелательными солдатами. Час спустя мы с семьей сидели за обеденным столом и завтракали чаем с черным хлебом.
«Больше не позволено жить по-царски», – отчеканил Авдеев. Как будто кофе и яйца – показатели царской жизни! Белобородов, должно быть, остался недоволен осмотром.
Папа помолился перед трапезой, и мы взяли себе хлеба. По крайней мере, чай был горячим. Холодный чай даже в жаркий день всегда приводил меня в уныние.
По нелепому контрасту, хлеб и чай нам подавались на прекрасном фарфоре, внося подобие старой жизни в эту новую, грязную. Похоже на один из домашних спектаклей, который я ставила для семьи. Воображаемая принцесса ест на воображаемом фарфоре… в затхлой тюремной камере, лишенной солнечного света.
Мысленный образ заставил меня хихикнуть. Сценарий