Микеланджело. Жизнь гения. Мартин Гейфорд

      За долгий век Микеланджело европейский мир изменился во многих отношениях. В дни его юности уже имели хождение печатные книги и печатная графика. Ко времени его смерти, почти столетие спустя, книги и брошюры обрели над умами такую власть, что стали оказывать влияние на ход истории; Микеланджело и сам сделался чем-то вроде современной звезды, любимца средств массовой информации. Мы так много знаем о его мыслях и чувствах прежде всего именно по причине его прижизненной славы. Он пользовался репутацией столь высокой, что его письма хранили, его творениями восхищались, а его жизнь изображалась в книгах в возвышенном и торжественном стиле, какового ранее могли удостоиться лишь святой или король, – но, разумеется, любое существование, даже самого знаменитого человека, предстает в совершенно неожиданном свете, если наблюдать за ним вблизи.

      Возможно, Микеланджело был первым, кто при жизни был увековечен в биографиях даже не единожды[15]. Когда он достиг старости, вышли в свет и авторизованный, и неавторизованный вариант его жизнеописания.

      В 1550 году была напечатана беспрецедентная на тот момент книга, озаглавленная «Жизнь наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» тосканского художника Джорджо Вазари (1511–1574). В ней творческий путь и достижения художников обсуждались столь же серьезно, сколь в классической и средневековой литературе трактовались биографии правителей, полководцев, политиков и – по временам – философов.

      Вазари создал тот канон, согласно которому в западной культуре и по сей день принято представлять себе искусство, то есть видеть в нем творения талантливых мастеров со своим собственным, индивидуальным стилем, учащихся друг у друга, соперничающих друг с другом и стремящихся превзойти друг друга. Иными словами, он приучил нас воспринимать искусство как галактику, звездную систему. Главными планетами в ней были великие художники, герои, гении: Джотто, Брунеллески, Леонардо, Рафаэль (все, кроме последнего, флорентийцы).

      Предложение, открывающее у Вазари «Жизнеописание Микеланджело», и само прославляли как непревзойденный шедевр, блестящий образец маньеристской прозы, словно змеящейся сквозь лабиринт или низвергающейся, по мере смены придаточных, с одной ступени фонтанного каскада на другую, тем самым весьма напоминая собственную фреску Микеланджело «Сотворение мира» в Сикстинской