Наблюдения за мёртвыми людьми. Илья Шустров
удостоен какого-либо комплимента с её стороны. По словам Д., господин Нижегородский сегодня был необычайно привлекателен, Анастасия выбрала на редкость удачные тени, утончённо подчёркивающие красоту платья, а мадемуазель Валери с ухажёром, каждым своим движением излучали счастье. В обычных обстоятельствах Д. не стала бы говорить о гостях Санктума с такой теплотой.
Она всегда была приветлива, но после нескольких лет нашего общения я научился улавливать в её голосе некоторые интонации, которыми Д. невольно показывала своё настоящее настроение. Сейчас её ничто не тревожило. Она радовалась тому, что выдался столь хороший вечер, и забывала обо всём, что могло бы его омрачить. Аликс улыбалась, смотря на неё, а Даниэль гомерически хохотал, всякий раз когда они с Д. пересекались взглядами, и последняя радостно махала мужчине рукой. Мне стоило бы порадоваться за Д., но, увы, я не мог с собой ничего поделать – тоска полностью овладела мной.
Из залы громыхнуло смехом, и в мансарду впорхнула мадам Лебединская. Каждое её явление вызывало у меня улыбку. В ней чувствовалась какая-то чуткость и лёгкая тоска, сродни моей. Пожалуй, это была именно та персона, с которой мне бы хотелось сейчас поговорить. Она меня понимала. И я понимал её. И мы оба понимали, что понимаем друг друга. Мадам Лебединская выдохнула какой-то непонятный смешок и села в своё любимое кресло. Я специально передвинул его в мансарду ещё днём, как будто чувствовал, что мадам понадобится здесь присесть. Мы помолчали, она – переводя дух, я – не желая начинать разговор, но наслаждаясь обществом, а после она спросила:
– Что, опять прошлое тревожит?– я молча кивнул. Она ещё чуть-чуть помолчала, а потом продолжила говорить.– Ты когда-нибудь гулял по той тропе?
Она указывала на аллею из яблонь, которую было очень хорошо видно с мансарды в лунную ночь. Внутренний дворик плавно переходил в сад, а сад упирался в высаженные в несколько рядов яблони. Деревья уходили куда-то вдаль, к реке. Я задумался и понял, что никогда не бродил там – ноги уносили в другую сторону во время променадов. К карьеру, к дороге, на вырубку. Но не к реке. И не через яблоневую аллею.
– Не припоминаю. Кажется, нет, не гулял,– мадам Лебединская хитро улыбнулась:
– Видишь, яблони сейчас цветут?
– Вижу.
– Ты знаешь,– она встала с кресла и прислонилась к перилам по левую руку от меня,– эта грусть по прошлому… она в тебе от матери.
– Пожалуй.
– И у неё ведь был способ справиться с тоской.
– И какой же?– я с интересом взглянул на мадам. Всё-таки она ещё имела в рукаве козыри, которыми могла меня удивить.
– Пойдём, я кое-что тебе покажу,– она взяла меня за руку и, бодро цокая каблуками, зашагала через зал к выходу в коридор. Д. попыталась что-то сказать нам, но ни я, ни мадам Лебединская не хотели ни с кем разговаривать сейчас. Мадам провела меня через многолюдную комнату к двери. Перед тем, как покинуть зал, я оглянулся.
Как же счастливо они выглядели! Каждый буквально светился радостью. Боже, почему я так не могу? Радоваться тому, что сейчас можно не грустить