Письма из замка дракона 3/3. Александр Феликсович Борун
заката. Когда я вышла во двор ко времени затмения Тлапилкойана и пошла к восточной башне, мне повстречался Тенкутли. Увидев меня, Тенкутли обрадовался – мне и в голову не пришло ничего плохого! А это он был рад, что не пришлось долго ждать во дворе, не захочется ли мне выйти, или ловить кого-то идущего в нашу башню и просить позвать меня, или орать на весь двор, или, пуще того, по всему Циуатлану за мной гоняться, если я почувствовала что-то неладное. Но нюха на опасность мне не хватило.
Он обрадовался, сказал он, потому что он как раз хотел со мной поговорить, причем для приватности у себя в Тлакецамимильи – это его покои на верхушке Тлапилкойана. Сделав мне такое многообещающее приглашение, он ушел в подвал и – как раз погас свет заката на Тлапилкойане – вылетел из акашитля в облике кецалькўецпалина. Прости, братец, я, когда волнуюсь, вот как сейчас, начинаю на здешнем языке говорить и писать, ну, как говорят в Циуатлане. Наверное, чтобы себя случайно не выдать? Все говорят, ну и я маскируюсь. А тут в ходу много словечек Тенкутли, я про это писала.
Я ждала его – естественно, на башню, смотреть закатное затмение гор, я не пошла, да ведь из Тлакецамимильи видно еще лучше. То, что кецалькўецпалин вылетел из акашитля как раз в момент угасания света, я не приняла за плохую примету.
Я, правда, заволновалась, сама не знаю почему, но решила, что зря. Ведь, вообще-то, приватно поговорить он мог много где, вот хоть у меня в комнатах, зачем для этого превращаться. Но – мало ли зачем, сейчас сам объяснит.
Хотя странно. Если он про письмо хочет напомнить, что, де, можно писать, он отнесет, или наоборот, скажет, у него дел много, пока относить не будет, можно написать позже, так уединение тут не нужно.
Но я и не слишком сильно волновалась. Вообще-то я здесь все время в напряжении. И, наверное, привыкла. А зря.
Вид у него был, как обычно, страшный. Тот самый, какой был, когда он меня уволок прямо от столба на костре. Но я и тут не испугалась. То есть испугалась, но так, привычно. Вот ты, наверное, когда исповедуешься, то испытываешь страх Божий, но умеренно, не может же исповедник не отпустить грехи ДОМИНИКАНЦУ! Так и я с тех пор, как испугалась, увидев его впервые, уже давно привыкла видеть кецалькўецпалина. С чего бы мне пугаться? Видела много раз, и ни разу он не только мне – никому не сделал ничего плохого. А какое у него на морде выражение, не разберешь. Но мне показалось, что по-прежнему довольное. Может, оно такое и было, только вот не стоило мне на это полагаться.
Он очень осторожно взял меня лапой и перенес в наспинный короб, который использует для перевозки девушек и вообще всякого груза. Взлетел и отвез к себе в Тлакецамимильи. Я обрадовалась, ведь я там ни разу еще не была, и мне было очень интересно, но я НЕ УСПЕЛА разглядеть ничего из того, что там есть. Вынув меня из наспинного короба, кецалькўецпалин вдруг, вместо того, чтобы поставить на ноги и дать оглядеться, сунул меня к себе в пасть! Не целиком, а так, чтобы голова торчала, а пасть слегка прикрыл, чтобы я не могла