Письма из замка дракона 3/3. Александр Феликсович Борун
при чем. Были богословские трактаты о фаворском свете и четверояком различении Божественного причастия, но они уничтожены в связи с анафемой. Он был ей подвергнут уже после смерти в связи с подозрением в неуважении к святым отцам, создавшим традиционную Пасхалию. По милости того, что – слушайте! – он высказывал скептическое отношение к распространенным в Византии той эпохи ожиданиям скорого конца света в семитысячном году от сотворения мира: в противном случае менять пасхалию ради оставшихся нескольких десятилетий, действительно, не имело бы смысла. Таким образом, мало того, что Иисус запретил апостолам пытаться узнать дату конца света, что должно было бы поставить крест на всех таких расчетах, но этот конкретный расчет конца света основан на каком-то неизвестно откуда взявшемся заблуждении. Кто-то превратил шесть тысяч лет, упомянутых в Торе, в семь тысяч, сославшись на каких-то пророков, например, Еноха, у которых это увидели какие-то ученые, например, Аргир. Ссылки были неправильные, тем не менее эти семь тысячелетий стали всеобщим убеждением, благо Книга Еноха потерялась, а труды Аргира были уничтожены. Проверить стало трудно. На противоположные цитаты никто не обращает внимания. Например, в Книге пророка Варуха 3 :32 «Но Знающий все знает ее; Он открыл ее Своим разумом, Тот, Который сотворил землю на вечные времена и наполнил ее четвероногими скотами…».
Но этот длинный экскурс в эсхатологию наверняка уже слишком длинен. Однако, видите, как притягательна для людей тема конца света. А у ацтеков, повторюсь, он ожидается каждые пятьдесят два года. Вот вам и жертвоприношения чуть ли не каждый месяц вместо «всего лишь» анафемы сомневающемуся ученому.
Я: Да, вы же собирались рассказать, как боролись с этими жертвоприношениями. Только не рассказывайте, пожалуйста, опять про все эти ужасы, которых успели изложить половину, мне и ее хватит. Вам удалось их разубедить? Они перестали ждать конца света?
Змеиная изумрудная птичка кецаль: Нет, к сожалению, этого я сделать не успел. Это бы потребовало изменения слишком многого в вере. Но, как только я приобрел достаточное влияние, отучил их от идеи, что хорошее поведение – это человеческие жертвы. Заменил проливанием в жертвенный огонь своей крови… своей не в смысле у каждого своей, это я про себя говорю, в смысле, только моей и ничьей более. Когда ближайший конец света был опять благополучно отложен без человеческих жертв, ацтеки вздохнули посвободнее. Но черт меня дернул…
Тут на меня напало нервное хихиканье, с которым я долго не могла справиться, но справилась все-таки. Между тем он продолжал: …и еще перышки цветные бросал. Перышки до того макал в разные растворы и высушивал, чтобы пламя красиво меняло цвет. Сперва оно у меня просто меняло цвет, а с течением времени я догадался, что зеленый цвет пламени означает одобрение намерений или, если был прямой вопрос, «да». Красный – неодобрение или «нет». Но тут я перестарался. Ко мне стали относиться со слишком большим благоговением.
Я,