Вместо громких слов. Евгения Михайлова
рабочем месте в крупной торговой организации, на кухне и в кругу близких друзей. Это была уместность незаметной и в силу этого незаменимой детали.
Катя почти никогда и никого не раздражала, она была легким и ненавязчивым собеседником. Не проявляла бурных эмоций ни по одному поводу, но очень внимательно выслушивала рассказы о чужих горестях и проблемах. Не бросалась с предложениями помощи, а просто давала понять в паре слов: я рядом, попробую поддержать, не уйду далеко, не забуду. И этот мягкий деликатный отклик привлекал многих гораздо больше, чем слишком пылкое участие не без острого любопытства и попыток полного внедрения в ситуацию. Чаще всего у очередного доверительного откровения не случалось продолжения. Человек поделился, почувстввовал тепло понимания и сочувствия – это и было результатом.
А странность Кати, о которой известно было только ей самой, заключалась в следующем. Она в очередной раз расставалась с почти незнакомым человеком, поделившимся с ней своей бедой, сдержанно прощалась, небрежно добавив уже на ходу: «Звоните, если что…» И не успевала отвернуться, отойти на несколько шагов, как душа ее начинала рваться от страстной потребности что-то сделать, как-то делом помочь, – и тут на пути пылкого стремления развести руками чужую беду опускалось тяжелое, как камень, сознание своей незаметности и, главное, беспомощности, абсолютной никчемности. Она же просто деталь для всех, иногда удобная, но у нее ни особого ума, ни сил, ни денег, ни связей, чтобы помочь хоть кому-то реально.
А чужая беда все болела в Катином сердце. И она не могла отвлечься, но сама боялась даже позвонить, чтобы что-то узнать. Начинала искать информацию окольными путями, у общих знакомых. Объект ее терзаниий никогда бы в такое не поверил: Катя плакала по ночам, предствавляя себе его одинокие муки.
И вот однажды случилось то, чего Катя не смогла вынести безмолвно, сама с собой. Она решила искать соучастника. Это должен быть очень уверенный и сильный человек, образованный и знающий особые ходы. И непременно женщина, способная понять суть невероятной трагедии одной семьи. Сама Катя не в состоянии ни это ни осознать, ни пережить. И, главное, она не способна оттолкнуться от этого ужаса и бежать от него так быстро, чтобы ветер выдул его из памяти навсегда.
История на самом деле была дикой, чудовищной, как будто перенесенной в реальность из фильма ужасов. И если бы речь шла о совсем чужих для Кати людях, она только страх бы и почувствовала. Страх и желание забыть. Но так случилось, что она хорошо знала того, кого считали виновником трагедии, кто остался ее единственной уцелевшей жертвой, что бы там ни произошло.
И как же Кате найти человека, который не посмеялся бы над ней, как над дурочкой-психопаткой, когда она скажет ему первую, в муках придуманную фразу: «Сын задушил свою мать. Очень добрый и хороший сын задушил свою мать, которая его обожала. Так они все сказали. Но я не верю. Тут что-то не так».
Эти двое приехали в красивый новый дом по соседству с Катиным по программе переселения. Мать Зина – коренастая, грубоватая тетка с пучком волос, выкрашенных в ярко-рыжий цвет, и сын Гриша, мягкий, даже робкий человек лет сорока с круглым улыбчивым лицом и нерешительным, добрым и зовущим взглядом. Они сначала казались всем комичными, почти карикатурными персонажами: Зина шагала как солдат, уверенно размахивая крупными натруженными руками. Голос у нее был зычный, интонации повелительные и категоричные, слова выдавали отсуствие образования. У Гриши были белые, пухлые и вялые руки, явно не знавшие физического труда, а говорил он ласковым баритоном, речь была чистой, интеллигентной, правильной. Зина подрабатывала к пенсии, бралась за все: убирала, клеила обои, сидела с детьми и больными. Гриша делал какую-то работу по интернету, как многие сейчас.
Эти двое обожали друг друга. Грубая Зина светлела и таяла, когда смотрела на сына, без конца что-то на нем поправляла, гладила тонкие вьющиеся волосы, брала, как ребенка, за руку. Гриша смотрел на мать с доброй, понимающей улыбкой и явно слышал в ее резких и примитивных речах какой-то особый смысл, скрытый ото всех. Он был всегда хорошо и современно одет, иногда ездил отдыхать в Италию или Францию, очень красиво рассказывал об этих странах. Они с Катей сначала просто здоровались, но однажды Гриша заговорил о своих путешествиях, и Катя просто заслушалась: так много он знал и так ярко все чувствовал.
Другие соседи относились к семейству Гавриловых отчужденно: эти двое слишком зациклились друг на друге, Зина была слишком грубой, Гриша чересчур сложным. Говорили, что у него есть какой-то психиатрический диагноз с детства, поэтому он никогда не ходил на работу. Но высшее образование вроде у него имелось. Гриша свободно говорил на итальянском и французском языках, умел играть на рояле. Да, Зина купила своему сыну антикварный концертный рояль по сходной цене.
Боже, у Кати сердце заходилось, когда она думала о том, что Гришу насильно вытащили из его квартиры, держат в чужом и страшном месте. Она даже сбегала к участковому Сереже, спросила, куда увезли Гришу.
– Думаю, в какую-то дурку, – сообщил Сережа. – Он был вообще не в себе: плакал, молился и просил пустить его к матери. А ты что хотела? Чтобы куда повезли человека, который полностью свихнулся