Школьный литературный театр. Александр Цоколов
мы, смотрим – ничего. Вдруг – глядь, у одного чана форма зашевелилась, поднялась, окунулась, походила, походила этак по воздуху, словно её кто-то полоскал, да и опять на место. А потом у другого чана крюк снялся с гвоздя, да и опять на гвоздь. Потом будто кто-то к двери пошёл да вдруг как закашляет, заперхает, словно овца какая, да зычно так… Мы все ворохом и свалились, друг на дружку полезли (сдержанно смеются). Уж как мы напужались о ту пору…(смеются)
П а в е л
Вишь как! Чего он раскашлялся?
И л ю ш а
Не знаю, может, от сырости.
Ф е д я
(неожиданно)
А что – картошки сварились?
(смотрит в котелок)
П а в е л
(пробует в котелке)
Нет, ещё сыры (пауза, молчание. Раздаётся всплеск в реке, все оглядываются в сторону леса и реки) Вишь, плеснула… Должно быть, щука (молчание)
В а н я
(высунулся из-под рогожи, полусидя смотрит на небо)
А вон звёздочка покатилась…
(все смотрят на небо, что-то говорят друг другу)
К о с т я
Нет, я вам расскажу, братцы! Послушайте-ка, намеднись, что тятя при мне рассказывал.
Ф е д я
Ну, слушаем.
К о с т я
Вы ведь знаете Гаврилу, слободского плотника?
Голоса мальчиков
Ну да! – Знаем… Гаврилу? Знаем! Конечно, знаем…
К о с т я
(начинает рассказ, сопровождая слова жестами, разной интонацией)
А знаете, отчего он такой всё невесёлый, всё молчит, знаете? (Серьёзно) Вот отчего он такой невесёлый. Пошёл он раз, тятенька говорил, пошёл он, братцы мои, в лес по орехи, да и заблудился, зашёл бог знает куды… Уж он ходил, ходил, братцы мои, – и нет! Не может найти дорогу, а уж ночь на дворе! Вот и присел он под дерево. Давай, мол, дождусь утра. Присел и задремал. Вот он задремал и слышит вдруг, кто-то его зовёт. Смотрит – никого. Он опять задремал – опять зовут. Он глядит, глядит, а перед ним на ветке русалка сидит, качается и его к себе зовёт, а сама помирает со смеху, смеётся. А месяц-то светит сильно, всё, братцы мои, видно. Вот зовёт она его, и такая вся сама светленькая, беленькая сидит на ветке. Гаври- ла-то, плотник, так и обмер, братцы мои, а она, знай, хохочет да его к себе зовёт, этак рукой зовёт (показывает). Уж Гаврила было встал, послушался было, братцы мои, да знать, Господь его надоумил – положил-таки на себя крест. А уж как ему было трудно крест-то класть, братцы мои, говорит, просто не ворочается рука. Как каменная. Вот как положил он крест, братцы мои, русалка-то и смеяться перестала, да вдруг как заплачет… Плачет она, братцы мои, глаза волосами утирает, а волосы у неё зелёные, что твоя конопля. Вот поглядел на неё Гаврила да и стал спрашивать: «Чего ты, лесное зелье, плачешь?» А русалка-то так говорит ему: «Не креститься бы тебе, человече. А плачу я, убиваюсь оттого, что ты крестился, да не я одна убиваться буду. Убивайся же и ты до конца дней своих».
Тут она, братцы мои, пропала, а Гавриле тотчас и понятственно стало, как ему из лесу выйти. А только с тех пор он всё невесёлый ходит.
(все молчат)
Ф е д я
Эка! Да как же это может этакая лесная