Избранное. Том 2. Повести, детективы. Валерий Касаткин
После та женщина перестала выходить из дома. Фашисты и полицаи у нас считаются пострашнее чумы, и к этой заразе наши люди боятся прикоснуться.
Голубев посмотрел на Егора.
– Сейчас ничего предпринимать не будем, а вот на обратном пути решим, что с ними делать, – Кузьма Трофимович взял женщину за руку, – я вас попрошу всё узнать про этого парня. Мы вернёмся сюда через два дня.
– Не надо узнавать, – Алексеев поднялся с места, – я его знаю, он из нашей деревни. У меня есть другое предложение.
Когда партизаны вышли в ночь и оказались на околице, Голубев сказал:
– До моей деревни час хода. Нам всё рано надо часа три поспать, и командир отряда дал добро.
– Я понял, дядя Кузьма. Сеновал у тебя там найдётся?
– Найдётся.
– А папироса?
– Обойдёшься махоркой.
– Слушаюсь, товарищ командир.
– Тогда вперёд, – Голубев не пошёл, а полетел к своей деревне.
Небольшое селение двумя улицами спускалось по склону к реке. Дом Голубевых стоял в конце первой улицы на ровной площадке, обрамлённой зарослями черёмухи. Добравшись туда по ручью, партизаны осмотрелись, после чего Кузьма Трофимович постучал в окно специальным условным сигналом. Через минуту разведчик вошёл в дом, бесшумно закрыв за собой дверь.
Егор после этого отправился в сарай и зарылся в душистое луговое сено. С минуту он наслаждался ароматами высушенных трав и цветов, а потом вспомнил свой сеновал, в котором он был с Настей. Эта девушка не выходила у него из головы и сердца. Он до сих пор не знает, было ли у неё что с Петром, был ли у них такой же сеновал, и просила ли она Петра родить ребёночка после войны. Егор её считал странной, но в то же время притягивающей к себе девушкой. И сейчас, находясь в дали от неё и ощущая те же ароматы, связанные с их свиданиями на сене, парень подумал: в его душе, наверное, вновь вспыхнула любовь к Насте. Теперь он жалел, что не поговорил с девушкой перед уходом в отряд и не выяснил причины их разрыва. Егор глубже зарылся в сено, и его вдруг охватило какое-то ноющее, исходящее из глубины души, предчувствие чего-то тяжёлого и неизбежного. Он и раньше замечал в себе вдруг появление ниоткуда дыхания реального будущего. Пока это дыхание ничего плохого не предвещало, а, напротив, убеждало его в том, что он достойно пройдёт через всю войну и выйдет из неё победителем, как и весь советский народ, и что после войны у него будет своя большая семья. Но вот Настю почему-то в роли своей жены он не видел. Возможно, причиной этому был Пётр, которого Настя пожалела в субботу, накануне войны. С этими мыслями и с непонятным щемящим душу предчувствием Егор незаметно для себя уснул.
Проснулся молодой партизан от вспышки спички и слов Голубева:
– Пора в путь. Пока ты тут нежишься, я кое-что узнал о посёлке, в котором, кстати, неоднократно бывал до войны.
Егор протёр глаза и хихикнул:
– А ты, дядя Кузьма, только разговоры