Избранное. Сборник. Альберт Светлов
и там я никому особо не нужен,
Не интересен,
Не гож.
Или просто рановато навострил лыжи,
Или кто-то потерял направление с диагнозом,
Или опять авансом будущее прописано:
«Принимать по чайной ложке
Два раза в день…»
Ясности нет…
Отчёта канцелярия канцлера не предоставит.
Перечеркну месяц назад написанное, —
И снова влачиться сиротливо слепцом
По глухим закоулкам и преднебесным хлябям.
Снова собирать милостыню у торговых центров,
И Робинзоном Крузо копаться в канавах
В поисках Справедливости.
Да, засыпая под мостом, выводить на кирпичной кладке
Рунами ворчливых друидов кришнаитскую мантру,
Что при этаком раскладе
Пора бы уже нелёгкой и вывести,
Отсыпать горсточку алмазов с небесного свода,
Набить карманы ханскими тугриками
В знак того, что чёрная полоса
Замазана конопатыми дорожниками известью,
И сбоку угольком подписана:
«Взлётная».
25 (роман «Перекрёстки детства»)
«Мне вы можете верить или не верить. Это ваше дело. В моём лексиконе таких понятий нет»
Генрих Мюллер. «Сыскные истории»
Вслушиваясь в их неспешные разговоры, мы с друзьями перешёптывались, сидя на соседней лавке, либо копаясь в песке, неподалёку от канавы, вырытой дедом Николаем вдоль участка, дабы вода дождей и весенней распутицы не заливала погреб, вплотную, то рысью, то карьером, подбираясь к стенам, а, грозно журча, уносилась вниз, на другую улицу, огибая усадьбу.
Метрах в шести от соседского гаража росла, огороженная деревянной клетью, высоченная рябина, восхищавшая нас, детей, мясистыми, сочными, красными гроздьями сентябрьских ягод, терпко—горьких на вкус, свисавшими поверх полусгнившего ограждения. Подрастая, мы меньше и меньше обращали на неё внимания. И рябинка, и увесистые кисти её плодов, горечь расставанья, боль и жалость становились чем—то обыденным и разумеющимся.
На южной стороне Николай вырастил тополя, и постепенно они вымахали настолько, что подобрались к электрическим проводам. И старик, вооружившись ножовкой, пятиступенчатой лестницей и табуретом, по весне прореживал густые ветви. Пару раз я пособлял ему спиливать щупальца, находившиеся в поле моей досягаемости. Мне это было внове, интересно и не сложно, хотя руки быстро уставали, а на ладонях, липких от молодых, дурманящих, нежно—зелёных завитушек, появлялись волдыри.
Зёрнышки радости утопали всё глубже и глубже в бесплодном пыльном песчанике возраста. Я абсолютно не помнил ни ножовку, ни пьянящую клейкость листочков, едва распускающихся под ласковым майским солнышком и карабкавшихся в безоблачную синь. Не помнил, как срезанные кроны немо падали на землю, а мы с Николаем и бабушкой Василисой