Варварство. Ринат Валиуллин

      Упали ресницы,

      за ними влажные веки, голос,

      упала температура.

      Весь организм – сплошная полость,

      зачем ты со мной так дурно?

      Зачем ты со мной так мерзко,

      жестоко, членораздельно,

      разыгрывал нервы лезвием

      оркестр виолончелей.

      Чем громче молчание,

      тем тише шум.

      Съело меня венчание

      под тягость разбитых дум.

      Поэзия не так грустна,

      как жизнь.

      Ступенька вверх, ступени вниз,

      спускается не только солнце —

      руки безудержный каприз

      нашёл твоё оконце.

      Рядом дышишь и молчишь,

      не сомневаясь в целом мире,

      как во мне.

      Ты в мире целом, в спальне,

      я в другом

      прогуливаюсь

      горизонтальном.

      Время на часах мертвеет,

      пусть

      непонятое, но оно моё

      и постоянно.

      Ты – временна.

      Прогоняя вечерний разум ливнем сухого,

      мы друг в друга войдём остриями углов,

      оттолкнув к сложному от простого

      интеллектуальную любовь.

      Струйкой углеродной позвоночника

      выдыхает наставление вино.

      Сердце перебилось раскуроченное,

      на твоё бессильно залегло.

      Я с тобой себя нашёл как человека,

      приютил домашним зверем чувство,

      дикое оно, и приручение тщетно,

      с ним не выспаться и не проснуться.

      Поцелуя мякотью закусывая брют,

      умножая удовольствие на два,

      мял неконтролируемую тягу

      лечь не только сердцем в твой уют.

      Я скитался по твоему телу от груди до спины

      и не мог остановиться.

      Вот где лечь хотелось костьми

      или нежностью застрелиться.

      Не пугала ночная шерсть,

      запах звёзд

      доносился млечный.

      Сколько руки освоили вёрст,

      я бы мог так прошляться вечность.

      Без устали, жажды чуть

      реки локонов утолили.

      Был ли счастлив когда-нибудь

      так, как здесь,

      где меня возлюбили?

      Я в кресле, веки не смыкая,

      глотая с горкой восхищение,

      давился молча красотой.

      Диван, свет женщины – Даная,

      изящных черт пересечение,

      едва прикрытая холстом

      лежала, сферу разделяя, —

      логический итог любви

      напротив моего лица.

      Так богохульна и свята —

      вещественней бы не смогли

      на Суд представить для истца,

      но грация не пала ниже

      дивана – пьедестала ночи,

      день осветил избытки красок.

      Портрет к великому приближен

      гораздо ближе, чем художник

      под тенью отшумевших