Сопротивление материала. Том 1. Старый бродяга. Виктория Травская
от холода, усталости и отчаяния. Илья подвинул к печке самое уютное кресло и, в нескольких словах объяснив матери, в чём дело, побежал на кухню за чаем.
Через пять минут он показался в дверях, неся впереди себя сияющий медный самовар, а следом расторопная и заинтригованная Дуся внесла поднос с выпечкой, вареньем и молочником. Она так и простояла в дверях всё время, пока нежданная гостья пила чай, обхватив обеими озябшими руками чашку. Постепенно краски вернулись на бледное Катино личико. Наталья Семёновна с Ильёй, не сговариваясь, решили не конфузить гостью и вели свои обычные вечерние разговоры. В какой-то момент они заметили неподвижно стоящую у двери Дусю.
– Дуся, вам чего? – спросила хозяйка.
Та вздрогнула, но проговорила без запинки, продолжая поглядывать на Катю:
– А, да. Наталья Семёновна, ужин уже подавать?
– Подавайте уж, – ответила хозяйка, насмешливо глядя на свою кухарку.
Когда ужин стоял на столе, Дуся оглянулась на гостью и обнаружила, что девушка спит. Так и заснула с опустевшей чашкой в руках!
– Бедняжечка! – вполголоса проговорила Наталья Семёновна. – Что делать-то будем? Надо бы её в постель уложить, да жалко будить – намучилась!
– Давайте я постелю в гостевой комнате, – деловито предложила Дуся, – а Илья Аркадьич отнесут её наверх. Она вон какая худышка, небось, не тяжелее Борьки будет…
На том и порешили. Девушка провалилась в глубокий, как смерть, сон и не проснулась ни когда Илья нёс её по лестнице, ни в то время, пока Дуся с Натальей Семёновной переодевали её в Сонину старую ночную сорочку. Она и теперь ещё крепко спала – вьющиеся каштановые пряди разметались по подушке, нежный бутон по-детски пухлых губ приоткрыт, но дыхания не слышно. Если бы не подрагивающие во сне ресницы, можно было бы усомниться, что она жива… Старушка вздохнула и тихо вышла из спальни.
– Ну что? – спросил Илья, макая баранку в чашку с чаем, когда мать вернулась в столовую.
– Спит как убитая. Надо что-то с ней решать, Илюша. Она, видно, осталась совсем одна. И непохоже, чтоб денежки в семье водились, хотя семья, насколько можно судить, не из простых.
Илья сдвинул брови и уставился в окно, за которым серело холодное пасмурное утро.
– Давай подождём, мама. Пока мы ничего не знаем. Только, пожалуй, не отпускай её никуда. Дождитесь меня, я постараюсь прийти к обеду.
Когда в первом часу пополудни Илья вернулся домой, он ещё с порога услышал оживлённую беседу двух голосов.
–…и он сказал, что приличной девушке надо замуж выходить, а не по курсам бегать. Они там, говорил, ведут богемный образ жизни, а я не хочу, чтобы моя дочь курила и вращалась в сомнительном обществе. Папа вообще был ужасный домостроевец! И слышать не хотел, чтобы мне на врача учиться! А сам при каждом случае говорил, что, если бы у него был сын, то он бы передал ему свою практику. А вот вы же отпустили вашу дочь, и ничего плохого с ней не случилось.
– Аркадий Савельич считал, что его дети слишком разумны, чтобы пойти по дурной дорожке. Правда, никто из них не стал педагогом, а Зоечка так