Череп под кожей. Филлис Дороти Джеймс
явно слышалось неодобрение, как и тщательно контролируемая ирония. Он безошибочно определял, как далеко может зайти, и поскольку его завуалированное негодование никогда не обрушивалось на работодателя, Горриндж потакал ему. Человек, особенно слуга, имел право на проявление строптивости в ознаменование уважения к самому себе. Горриндж с самого начала отметил, что поведение Мунтера напоминало ему выходки литературных героев Дживса и его почти тезки Бунтера, гранича с пародией, когда их тщательно выстроенные планы хоть немного менялись. Когда Кларисса приезжала в замок, он начинал вести себя почти возмутительно и совсем по-бунтарски. Горриндж с удовольствием наблюдал за странностями слуги, отмечая, насколько его экстравагантная внешность не соответствует его поведению, нисколько не интересовался его прошлым и едва ли задавался вопросом, существовал ли настоящий Мунтер и если да, то какой он.
Он услышал, как Мунтер сказал:
– Я думаю, мисс Грей может разместиться в комнате Моргана, если вы согласны.
– Это хорошая идея. А если сэр Джордж приедет в субботу вечером, он сможет устроиться в зале memento mori. Солдат не должен бояться смерти. Нам что-то известно о мисс Грей?
– Молодая девушка, насколько я понимаю. Полагаю, она будет есть вместе со всеми в обеденном зале.
– Разумеется.
Что бы ни задумала Кларисса, это по крайней мере позволит выровнять число гостей за столом. Но мысль о том, что Кларисса собирается приехать с секретарем-компаньонкой, да еще к тому же женщиной, заинтриговала его. Он надеялся, что ее появление не усложнит предстоящие выходные еще больше.
– До свидания, Мунтер.
– До свидания, сэр.
Вернувшись в кабинет, Гаскин обнаружил, что его посетитель с задумчивым видом сидит и держит мраморную руку, и невольно содрогнулся. Горриндж положил изваяние на подушечку и уставился на Гаскина, который, отыскав маленькую картонную коробку, принялся выстилать ее изнутри оберточной бумагой.
– Вам она не нравится? – спросил он.
Гаскин мог позволить себе говорить откровенно. Рука была продана, а мистер Горриндж никогда не отказывался от покупки, когда цену уже обсудили. Он опустил руку в коробочку, стараясь касаться не ее, а только подушечки.
– Не могу сказать, что мне жаль с ней расставаться. Мне в целом симпатичны фарфоровые модели человеческих рук, которые так нравились людям Викторианской эпохи и использовались как подставки для колец. На прошлой неделе ко мне поступил один прекрасный образец, но манжета вокруг запястья оказалась со сколом. Вам бы это не понравилось. Но детская ручка! Да еще «отрезанная» таким образом! Я считаю, это омерзительно, возможно даже – попахивает извращением. Это мои личные чувства к этому объекту. Вы знаете, какой я человек. Такая вещь навевает мысли о смерти.
Горриндж бросил последний взгляд на броши, прежде чем их завернули и положили в коробку.
– Но такие ассоциации не настолько обоснованны, как в случае с драгоценностями и чепцом вдовы. Я согласен с вами.