Юрий Долгорукий и византийская принцесса. Павел Загребельный
и босую, хотя осенний день не мог похвалиться теплом.
– Вот уж, – сказал Иваница то ли удивленно, то ли обрадованно, то ли даже угрожающе.
– А не трогал бы ты ее! – недовольно промолвил Емец. Так, словно бы видел все происходившее вокруг.
И снова Дулебу показалось, будто он слышал этот голос, и слышал совсем недавно, он до сих пор еще смотрел на копье, которое еле заметно вздрагивало от удара, и копье это тоже напоминало ему знакомое, не нужно было и углубляться в далекие воспоминания, загадочная первая ночь в монастыре игумена Анании стояла у него перед глазами, не верилось лишь, чтобы этот слепой и, собственно, беспомощный человек смог пробраться за монастырские стены, найти каменный скит, выманить за дверь его, Дулеба, и ударить копьем насмерть. Но все было то же самое: и грубый голос, и большое копье, и умелый бросок на голос в темноте, ибо слепому все равно светит ли солнце на дворе, или стоит темная ночь. Для него вокруг вечная ночь, и он как-то научился в этой вечной ночи попадать страшным оружием так, как не сумел бы и зрячий.
– Дорогой мой, – обратился к Иванице уже и сам воевода, – слушай, что тебе говорит этот человек.
– Вот уж, – беспечно ответил Иваница. – Не привык я, чтобы вот этак издевались над отроковицами.
– Она его дочь! – крикнул Петрило. – Знай и не вмешивайся!
– Дочь – это ничего. Однако не допущу. Хочешь, чтоб я за тебя постоял? – спросил он девушку.
– А вот и не хочу! – сказала она голосом вовсе не таким, как кричала из-за дубового щита.
– Почему не хочешь?
– Не хочу, чтоб тебя убили.
– А меня убить нельзя, – засмеялся Иваница. – Вон Дулеб, княжий лекарь, он тебе скажет, что Иваницу убить нельзя.
– Князь попытался защитить меня, да и его убили, – сказала девушка голосом грустным и безнадежным.
Вот оно! Слово молвленное! Тут не избегают этого слова, не обходят его вокруг да около, здесь звучит оно во всей своей неприкрытой наготе и неотвратимости.
– Князя? – подошел к девушке Дулеб. – Ты молвила – князя?
– Молвила – и ладно. Убили его. А тоже хотел меня защитить.
– Князя Игоря?
– Других еще не убивали.
Дулеб чуть было не спросил: «А разве и еще должны убивать?» – но своевременно удержался, взглянул на Войтишича. Тот тоже посмотрел на княжьего лекаря и развел руками, словно бы хотел произнести свое излюбленное: «А будь оно все проклято!»
– Так получается… – У Дулеба даже дыхание перехватило от нетерпения. – Получается, это как же?
Ему еще не верилось. Искал в Киеве, расспрашивали с Иваницей, никто ничего не мог сказать определенного, никто не выдавал тайну великого города, а здесь вот… Как же так? Позволь допросить Емца, воевода? Допрашивай, будь оно проклято. Ты знал об этом, Емец? Спрашиваешь, знал ли? А что может знать слепой? Я спросил бы у тебя, зрячего: ты знал об этом заблаговременно? Да и теперь знаешь ли что-нибудь толком? Нет, я спросил не так. Тебя нужно спрашивать напрямик: это ты