Юрий Долгорукий и византийская принцесса. Павел Загребельный
можно сказать.
Юрий свободной рукой привлек к себе чашника, обнял.
– Спасибо тебе, – промолвил он с неподдельной искренностью. – Не сменяю, ты правду сказал. Да Киев и не пришлет мне золотого коня. Ждал я не дождался, наверное, и не дождусь уже. Теперь вижу и знаю. И не сладкопевцев присылает, а с речью горькой и оскорбительно-неправдивой. Что, лекарь: сказать моим людям, зачем ты прибыл в наши края?
– Преждевременно, – спокойно ответил Дулеб, хотя трудно было здесь сохранять спокойствие: все указывало на то, что стоит князю лишь повести бровью, как обоих киевских пришельцев эти здоровые молодцы растерзают без колебания и сожаления, – такую безграничную влюбленность в Юрия можно было прочесть в их глазах, на их лицах, ощутить в каждом движении плеча, руки. Игра была смертельная, началась еще в тот день, когда отправился Дулеб, никем не посланный, к Юрию; теперь у него была единственная защита: собственная сдержанность, мужество и правда, ради которой он жертвовал даже своей жизнью. Все остальное зависело от воли Юрия. Князь тоже знал это очень хорошо и мог вдоволь поиграть с простодушным правдолюбцем киевским, а игры, как явствовало из молвы, Юрий любил бесконечно.
– Придется нашего конька вводить в Золотые ворота киевские? – то ли спросил своих, то ли утверждал Юрий, а затем внезапно обратился к Дулебу: – Почто не хочешь открыть свои намерения перед всеми?
– Только умы ограниченные надеются одержать победу при стечении людей.
– А ты по апостольскому примеру считаешь, что врагов следует разбивать поодиночке?
– Не хочу считать тебя, княже, ограниченным умом.
– Но и себя не забудь.
– И себя.
– Хвала за откровенность. Ты неуступчив и жесток, как все правдолюбцы. – И снова неожиданно, без видимого перехода, ко всем: – Так, может, песню?
– А какую, вацьо? – с готовностью обратился к князю растаптыватель его сапог. – Про седло или про весло?
– Про князя Иванка.
И сам сразу же начал, а все подхватили, даже Иваница.
Гей, там, на лугах, на лугах широких,
Там же горить-сяэ терновий вогник,
Сам молод, гей, сам молод!
Сам молоденький на кониченьку,
Сам молод!
Коло вогню ходить широкий танок,
А в танку ходить княгиня Iванка,
На голiвоньцi сокола носить,
В правiй рученьцi коника водить,
В лiвiй рученьцi гусельки носить.
Нiхто не бачив, лиш княжi слуги,
Скоро ввидiли, князю сказали.
«Ой, їдьте, їдьте, Iванка зв'яжiте,
Iванка зв'яжiте, сюди приведiте.
Соколонька пустiте до сокiльницi,
Гусельки шмарте до гусельницi,
Коника вставте до кiнничейки».
Соколик квилить, головойки хоче,
Гусельки грають, Iванка споминають,
Коничок гребе, до поля хоче,
Iванко плаче, до милої хоче[3].
– Вот
Подлинный текст песни из XII столетия, одной из немногих дошедших до нас.