Отчаяние. Грег Иган
на оживление выписывают в одном случае: если предполагается, что жертва сможет назвать убийцу, – слишком мала вероятность получить надежный словесный портрет, тем более фоторобот незнакомого человека. Луковский разбудил прокурора сразу после полуночи, как только получил заключение.
Кожа Каволини начала приобретать странный багровый оттенок – все больше клеток оживали и включались в кислородный обмен. Непривычно окрашенные транспортные молекулы искусственной крови куда эффективнее гемоглобина, но, как большинство применяемых при оживлении средств, крайне токсичны.
Помощник судмедэксперта нажал еще кнопки. Каволини вздрогнул и снова закашлялся. Здесь требовался тонкий расчет: легкая встряска восстанавливает главные последовательные ритмы мозга, однако слишком сильное внешнее вмешательство способно уничтожить остатки кратковременной памяти. Даже после биологической смерти в глубине мозга остаются живые нейроны и еще несколько минут хранят символические образы последних воспоминаний. Оживление временно воссоздает нейронную инфраструктуру, позволяющую эти отблески извлечь, но если те окончательно погасли – или затушены в попытке усилить – допрос лишается смысла.
Луковский ласково сказал:
– Все хорошо, Дэнни. Ты в больнице. Скоро поправишься. Только скажи, кто это был. Кто ударил тебя ножом?
Из горла Каволини вырвался короткий слабый хрип. У меня мурашки пошли по коже – и при этом часть моего сознания ликовала, отказываясь верить, что этот признак жизни обманчив.
Со второй попытки Каволини сумел заговорить. Искусственное дыхание, неподвластное его усилиям, порождало странную иллюзию, будто он ловит ртом воздух, – жалкое зрелище, хотя на самом деле кислорода ему хватало. Речь была настолько сбивчивой, что я не разбирал ни слова, однако приклеенные к горлу Каволини пьезоэлектрические датчики соединялись с компьютером. Я перевел взгляд на экран.
Почему я не вижу?
Луковский сказал:
– У тебя на глазах повязка. Несколько кровеносных сосудов лопнули, но это поправимо. Ты не ослепнешь. Лежи спокойно, расслабься. И скажи, что случилось.
Который час? Пожалуйста. Мне надо позвонить домой. Предупредить…
– Мы сообщили твоим родителям. Они выехали, будут с минуты на минуту.
Луковский не лгал – но, даже если родители приедут в следующие девяносто секунд, сюда их не пустят.
– Ты ждал поезда в сторону дома, верно? На четвертой платформе? Помнишь? Десять тридцать на Стратфилд. Но в поезд не сел. Что случилось?
Луковский перевел взгляд на график под текстовым окном. Десяток кривых шел вверх, отражая улучшение жизненных показателей. Пунктирная компьютерная экстраполяция достигала пика на следующей минуте, потом быстро ныряла вниз.
У него был нож.
Правая рука Каволини сжалась, неподвижные до сих пор лицевые мускулы напряглись, их свела боль.
Очень больно. Сделайте что-нибудь.
Биоэтик