Провожая друг друга домой. Рам Дасс
ей массаж сердца и все, что обычно делают в больницах, но не смогли продлить ей жизнь.
Когда пришло время похорон, я почувствовал, что должен как следует подготовиться, и принял большую дозу ЛСД. Прощание устроили в одном из крупнейших храмов Бостона. Мой отец входил в совет директоров этого заведения, и потому на церемонии присутствовали сотни людей. Мне все время виделось, будто мама порхает вокруг, как птица; иногда она садилась мне на плечо, а потом снова взлетала. Все выглядели мрачно, а гроб покрывало одеяло из роз.
Я помнил, что мои родители, которые прожили в браке сорок четыре года, на каждую годовщину свадьбы дарили друг другу по одной красной розе вместе с другими подарками. Когда гроб с телом мамы катили вдоль шеренги родственников, в конце которой стоял мой отец, с покрывала к его ногам внезапно упала одна красная роза. Мы все смотрели на нее: мой отец, филантроп и очень консервативный юрист-республиканец из Бостона; мой старший брат, тоже юрист; средний брат, который верил, что он Христос; и я – под ЛСД. Глядя на розу, каждый из нас, конечно, по-своему объяснил себе это небольшое происшествие, но мы все понимали, что это знак. Как только гости двинулись к выходу, папа наклонился и поднял розу.
Потом мы все забрались в большой черный кадиллак. Никто ничего не говорил, потому что никто не хотел выдать свои чувства. Затем брат, который считал себя Христом, произнес: «Думаю, мама прислала тебе последнюю весточку». И все в машине, включая жен моих братьев, согласились. Когда мы добрались до дома, отец, у которого был очень материалистический взгляд на Вселенную, решил сохранить розу навсегда. В конце концов ее поместили в стеклянный шар с жидкостью. Со временем роза и вода потеряли свежесть, и никто в семье не знал, что с этим делать. Шар кочевал из одного шкафа в другой. Мама ушла, но роза осталась. Гораздо позже я обнаружил ее в отцовском гараже и положил на алтарь как напоминание о непостоянной природе физической жизни.
Мы помолчали, обдумывая прочитанное.
– Мне очень нравится эта часть про розу, – заметила я. – Вспоминается смерть Мухаммеда Али. «Порхать, как бабочка, жалить, как пчела». Когда он умер, его семья вылетела вместе с его телом из Скоттсдейла, чтобы вернуть его в Луисвилл. То была хорошая идея – отвезти его домой, правда. А потом выяснилось, что, пока они летели в самолете, дерево возле Али-Центра в Луисвилле облепили двадцать тысяч пчел. Сестра спортсмена предположила, что он общается с этими насекомыми.
Рам Дасс улыбнулся:
– Когда мы с мамой беседовали в больнице, я чувствовал себя свободным, потому что принял наркотики. То было случайное прозрение. Я приехал с джазового фестиваля в Ньюпорте; там играл Мейнард Фергюсон. Я принял мескалин, а мама находилась под воздействием больничных лекарств. Мы не очень много говорили о самой смерти; речь шла о ситуации того дня.
– И это помогло ей, не так ли?
– Да. И мы оба отметили то, насколько посетителей пугала мысль о смерти. Мы с ней находились в некоем общем