Пари с морским дьяволом. Елена Михалкова
живо представила, как их деревянная телега неторопливо движется по синему тракту, а за ней следуют, облизываясь, морские гады, высовывая костистые головы из бурунов.
– И что же, помер этот дядечка? – нервно усмехнулась Яна. – Который свалился?
Боцман перевел взгляд на нее.
– А кто вам сказал, что это был дядечка?
Яна на миг опешила, а когда открыла рот, чтобы возразить, ее уже перебили.
– Значит, если человек упадет за борт, он погибнет?
Женщина в цветастом шарфе вся подалась к Якову Семеновичу. Даже черные очки сняла, будто боялась упустить что-нибудь важное. Маша вспомнила, что у нее редкое имя: Кира. Ее муж, которого она приняла за музыканта, оказался режиссером с необычной фамилией Бур. Аркадий Бур.
– …погибнет? – настойчиво повторила Кира, не замечая обращенных к ней недоуменных взглядов.
– От обстоятельств зависит. Если ясный день и море спокойное, то гибнуть ему не с чего.
– А если плавать не умеет? – не отступала женщина. Она волновалась и пыталась это волнение скрыть, но получалось плохо. Пальцы безостановочно теребили край шарфа, словно отрабатывали гамму.
Маше стало неловко. Как будто перед ней начали раздеваться без приглашения. Она отвела взгляд.
– Вытащим! – великодушно пообещал боцман. – Вот если ночью или в шторм, тогда дело другое. Вахтенный не услышал, сам человек испугался – и выйдет нехорошо.
Даже это «выйдет нехорошо», за которым стояла вполне однозначная картина, у него звучало на удивление философски и успокаивающе. Мол, помрет бедолага, ясное дело. Ничего радостного. Но и ужасного, однако ж, тоже нет, все мы смертны.
Кира кивнула и отступила, словно что-то уяснив для себя.
– Вы не умеете плавать? – сочувственно спросил юноша с раскосыми глазами.
– А? – женщина подняла на него рассеянный взгляд. – Умею, и неплохо. А что?
Прозвенел гонг, и матрос Антоша сообщил, что обед готов.
После борща кок, ко всеобщему восторгу, выставил на поднос тарелки с дымящейся вермишелью.
– Макароны по-флотски!
– Ура!
– Разбираем, товарищи!..
– С детства не ел, – признался режиссер, наматывая на вилку клубок макаронин. – У нас в семье это блюдо считалось плебейским, только бабушка меня изредка радовала, когда приезжала погостить. Нет ничего хуже снобизма в еде.
– Последние два слова лишние, – вполголоса заметила Кира.
– Отчего же? А, понял! – Аркадий улыбнулся. – Не помню, кто сказал: интеллектуальный сноб это тот, кто не замечает красивую девушку, сидящую рядом с ним в самолете, из презрения к книге, которую она читает.
– И это вполне оправдано!
Аркадий повернулся к Яне, непринужденно вмешавшейся в их разговор, и поправил очки.
– Чем же?
– Ее глупостью, – пожала та плечами. – Допустим, она читает пошлейший любовный романчик. Какие-нибудь «Сто тридцать оттенков серо-буро-малинового». Что интеллектуальному снобу делать рядом с такой женщиной?
– Отчего