Джинсы мертвых торчков. Ирвин Уэлш
говорит о том, что ему не дает покоя тоскливая мысль.
– Вспоминаю папку твоего, – говорит он Марине, имея в виду моего брата Билли, которого та никогда не видела.
– Ну началось, – смеется Марина, но ей нравится слышать про Билли.
Даже мне нравится. За все эти годы я научился представлять его преданным, надежным старшим братом, а не буйным чморящим солдафоном, хотя такой его образ долго у меня преобладал. Лишь позднее до меня дошло, что эти состояния друг друга дополняли. Но смерть нередко выводит хорошие качества на передний план.
– Помню, после того как он погиб, – говорит батя, и когда он поворачивается ко мне, голос у него дрожит, – твоя маманя с окна выглянула. Он как раз домой на побывку прибыл и в те ж выходные вернулся. Его одежки еще сушилися – все, кроме джинс, «ливайсов» его. Какая-то сволочь паршивая, – он не то смеется, не то хмурится, все еще злясь спустя все эти годы, – с веревки их стыбзила.
– Это были его любимые джинсы. – Мое лицо расплывается в натянутой улыбке, когда я смотрю на Шерон. – Он считал, что немного похож в них на того поца с рекламы, который снимает их в прачечной и кладет в стиралку-сушилку. Потом знаменитостью стал.
– Ник Кеймен! – радостно вскрикивает Шерон.
– А кто это? – спрашивает Марина.
– Ты не в курсах, тебя еще не было.
Батя смотрит на нас, слегка дуясь на нашу легкомысленную вставку:
– Кэти так переживала, что даж его любимых джинс не осталось. Бегала наверх к нему в комнату и все его одежки на кровать вылаживала. Месяцами с рук их не выпускала. Я тада их в секонд-хенд снес, а она так потом расстроилась, как узнала, что нету их. – Его душат слезы, и Марина хватает его за руку. – Так меня за это и не простила.
– Попустись ты, старой придурок с Глазго, – говорю ему. – Простила она тебя, простила!
Он вымучивает улыбку. Базар переходит на похороны Билли, и мы с Шерон виновато смотрим друг на друга. Стремно вспоминать, как я трахал ее в тубзике после этого смурного мероприятия, а внутри у нее уже была неродившаяся Марина, которая теперь сидит и успокаивает батяню вместе со своей собственной детворой. Теперь я бы это классифицировал как дурное поведение.
Батя поворачивается ко мне и говорит осуждающим тоном:
– Хорошо было б и с мальцом повидаться.
– Алекс, ну, это просто невозможно было, – размышляю вслух.
– Как там Алекс, Марк?
Она так толком и не узнала своего кузенчика. И снова я виноват.
– Он должен быть тут – он такая ж часть нашей семьи, как и любой с нас, – задиристо ворчит батя с таким лицом типа «ща как уебу». Но мине и без ниво хреново с этой темы.
– Па, – мягко упрекает Шерон.
Она называет его так чаще меня, хоть сама и невестка, – и с бóльшим на то основанием.
– Ну и как элитная жизнь, Марк? – Марина меняет тему. – Встречаешься с кем-то?
– Больно ты любопытная! – говорит