Гедонизм. Никита Тренклер
глаза доктора – вердикт: пожатие плечами. И грустно-весёлые глаза, выражавшие надежду – то ли настоящую, то ли должностную.
«Что же теперь?» – именно эта троица слов пришла в голову Апатова, когда за главврачом закрылась дверь в палату.– «Что за дурацкий случай? Нелепица… Не лепится. Да уж, слепилось бы тут. Так что же теперь? Делать-то что? Позвонить… Но кому? Гоше? Гоше! Нет, не надо грузить его своими проблемами, у него же семья, дети… А вдруг я умру? Что запомнит этот наивный добряк… Запомнит, что я, гордый эгоист, не позвал его на помощь. Хотя нет, не так… Запомнит, что мог помочь, но не узнал вовремя, что случилось с его другом. Ведь себя обвинит, дуралей!.. Эх… По-зво-нить…
Нет, к чёрту звонить! Что я за рыба такая, чтобы звонить. Обычная песчинка – до пескаря далеко. Помру – значит, туда и дорога, а Гоша пускай детей воспитывает… Впрочем, чёрт с ним, напишу».
Экран показывал последние два процента заряда. Апатов лениво набрал сообщение: «Я в больнице. Если хочешь – навести». Сначала надеялся, что телефон сядет раньше, чем нажмётся заветная кнопка «Отправить». Но потом плюнул и нажал. «Не придёт – значит, поделом Джирджосу». Эта мысль доставила Апатову мрачное и какое-то злобное удовольствие: он даже улыбнулся и смешливо выдохнул. Как только сообщение ушло, экран погас.
Апатов отбросил телефон на плохенькую тумбочку и уставился в потолок. Как-то не думалось нашему герою, поэтому он тупо и медленно повторял про себя: «Двенадцать. Двенад-цать. Две-над-цать. 12…» Потом вдруг остановился. «Причём тут двенадцать?.. Блок, что ли?» – усмехнулся он вслух и вдруг подумал: «Интересно, сколько в городе больниц? Неужто, двенадцать?» Опять усмехнулся, отвернулся к стенке и закрыл глаза. И какое ему дело до Джорджоса? Захочет – найдёт его Джорджос; обшарит, обползает все больницы, но найдёт своего бывшего одноклассника, своего некогда послушника.
И Гоша нашёл своего некогда послушника. Примчался через полтора часа, из другого города, сбежав с семейного пикника.
– Сумасшедший,– радостно и немного брезгливо проговорил ему Апатов, когда тот с ошалелыми глазами ввалился в комнату.– А вдруг я простудился? Или перепил?
– Ты бы не написал тогда! – обрадовался бедный Гоша. Когда он получил «послание», то всерьёз подумал, что его друг при смерти.– Что с тобой?
– Ты только присядь. Успокойся, подыши там… Хочешь воды?
– Не нагнетай, пожалуйста, Сёма. Что случилось?
– Да вот, говорят, «нэвра». «Энкефалос»,– загадочно протянул Апатов, наслаждаясь беспокойством, которое уже почти выдавило стёкла из оконных рам.
– Что?
Гоша побледнел, как будто что-то предчувствуя.
– Ноги у меня отнялись, Джорджос, вот что. Да и, похоже, не только ноги. Помнишь, в детстве я всё думал, что я маленький, слабенький, недоразвитый? Так вот это всё бред был, сейчас себе недоразвитому завидую. С форой в победу проиграл бы себе недоразвитому.
Но Джорджос перебил:
– Стой, подожди… Как отнялись? Совсем отнялись?
– Ага.
– Чепуха какая-то…