У него ко мне был Нью-Йорк. Ася Долина
в этом моем мире под вопрос, общество полыхало от обиды на властных мужчин, а в прессе громыхало #metoo. Мир вокруг плавился и медленно раскрывался перед возможностью честно говорить о насилии в самых разных людских отношениях. Я же тихо вела блог и размышляла о собственном опыте.
В мою жизнь ворвалось слово «феминизм». В нём не было ничего плохого. О правах женщин говорили не стесняясь, не хихикая и не издеваясь. Опираясь на это слово, я одновременно распутывала клубок прошлого и конструировала свою новую реальность.
Со мной беседовала вся моя жизнь. С разведённой женщиной чуть больше тридцати, которую, как айфон, заблокировало на несколько лет от обилия неудачных попыток войти в систему. А потом замок взял и снялся.
Постепенно я узнавала такие слова, как «сексизм», «мизогиния», «границы», «абьюз», вернее, они обретали для меня трёхмерность, наделялись смыслом, применимым именно ко мне, к моей судьбе.
Раньше я только блуждала по этому влажному туману нетерпимости по отношению к самой себе, но не знала, как его называть, на какие элементы его разложить. Я выросла и прожила огромный отрезок жизни в облаке этого тумана, и я привезла его с собой из России, меня постепенно вывел из него мой возлюбленный, Д.
Он не делал это как-то специально. Но он показал мне мир, в котором возможно другое отношение к женщине.
Мой взгляд на действительность и восприятие себя начали меняться, я отогревалась под лучом его отношения к себе. Из подавленной и несчастливой превращаясь в сильную, спокойную и созидательную версию себя.
И всё это время я вела блог, из заметок которого и составилась постепенно эта книга.
Помню, в марте 2016-го мы гуляли по Нью-Йорку и случайно попали на феминистский «розовый» марш. Мы оказались среди тех тысяч, которые вышли в то воскресенье на акцию. Там были и семьи с детьми, и пожилые люди, и одиночки, и гей-пары, и какие угодно компании. В том мире, куда я попала, не только мужчины, но общество в целом поддерживало женщин в их стремлении жить более свободно и независимо. Так мне казалось. Мне было странно и непривычно видеть всё это.
Марш, как река, вынес тогда нас на площадь Фоули, где шествие превратилось в митинг и на сцену начали выходить по очереди самые разные фемактивистки. Политики, учёные, педагоги, врачи, социологи и художницы.
Но ярче всех я запомнила Шону. Глядя на неё, на её выступление, я поняла, что прежде я не видела настоящей феминистки. Что моё представление о том, кто это такие, не имело ни малейшей связи с реальностью.
Я никогда не ощущала женской энергии такой силы. Женского голоса, громкость которого была бы выведена на максимальный уровень. Честность этой женщины была острой, как медицинская игла.
Шона была афроамериканской поэтессой. Лет тридцати пяти, примерно как я. Короткие торчащие в разные стороны дреды, ярко-голубой сарафан на тонких лямках, спокойное и умное лицо. Красивая, естественная, неистовая, она была отлично известна аудитории – когда она подошла к микрофону, её приветствовали криками, аплодисментами и радостным