Обращая сумрак в свет. Мари Бреннан
время Кора лишь разевала рот, мыча что-то невнятное.
– Но как же такие тексты читают? – спросила она наконец.
– С великим трудом, – пожав плечами, ответила я. – Теперь понимаешь, отчего я не могу попросту взять да прочесть эти таблички, будто меню в тьессинском ресторане?
– Да, но как все это читали они? Сами древние дракониане?
– Точно так же, как и мы, – рассмеялась я. – Один из первых текстов, переведенных гранпапá целиком, оказался письмом молодого писца-аневраи в родную деревню, к жрецу, с жалобами на ненавистные его сердцу детерминативы и на наставника, нещадно бьющего его палкой всякий раз, как он не распознает дефектной удвоенной согласной при чтении.
– Абсолютно иррационально! – сказала Кора, кипя от негодования. – Столько возможностей ошибиться в понимании смысла…
– Да, но со временем оплошность, как правило, замечаешь. Владея драконианским свободно, как древние, мы ошибались бы реже, но, разумеется, постоянно пополняем словарный запас. Кстати заметить, со времен Камня Великого Порога мы проделали немалый путь вперед, и сейчас можем прочесть очень многое… однако дело все еще движется медленно.
Вряд ли все это ее в чем-либо убедило, однако, сказать по правде… а было ли, в чем убеждать? Драконианская письменность, если на то пошло, действительно крайне иррациональна. Но то была первая письменность, изобретенная кем-либо на всем белом свете, и стоит ли упрекать аневраи, если с первого раза получилось не очень?
К тому же, если подумать как следует, вышло у них так хорошо, что их тексты прожили не одну тысячу лет, и сегодня мы можем прочесть их – пусть даже с превеликим трудом. Счастье мое, если хоть что-нибудь, сделанное мной, проживет срок в тысячу раз меньший!
А между тем в зачине упоминается некий драконианин, который «первым записал речь на глине». Если далее следует мифическое сказание, оно вполне может описывать, как была создана грамота и многое другое. Интересно, во многом ли эта история будет похожа на те, что помнят в наши дни?
Табличка I. «Сказ о Сотворении»
переведено Одри Кэмхерст
Прежде городов, прежде нив, прежде железа, прежде времени, сошлись вместе трое, звавшиеся Тем, Что Без Остановки Движется, Тем, Что Стоит Незыблемо, и Тем, Что Весь Мир Озаряет; звавшиеся Порождающим Ветер, Всему Основанием и Верх И Низ Сотворившим.
Вместе они создали мир, создали небо и землю, дожди и реки, и все, что летает, и бегает, и обитает в земле. Создали трое все это, но по-прежнему было им одиноко. И сказали они друг дружке:
– Кто здесь способен познать нас? Кто станет воспевать имена наши и возносить нам хвалы? Кто, глядя на наше творение, оценит его красоту?
И вот сошлись они, трое, на высочайшей вершине, там, где Движущееся Непрестанно встречается со Стоящим Незыблемо, а Озаряющее Мир улыбается всей земле; там, где гора дышит в небеса дымом[2], в месте, зовущемся Курильницей Небосвода. Тут Порождающее Ветер и говорит:
– Я
Интересно, уж не определенная ли это гора – следует полагать, вулкан? Не удастся ли опознать ее?