Белая сорока. Ладожские тени. Екатерина Каретникова
неожиданно изменился, – неужели за все четырнадцать лет вы ни разу не гуляли по набережной? Не катались на катере?
Кажется, ее возраст его не отпугнул. На мгновение у Лизы появилась уверенность, что ему было бы все равно, даже если она бы сказала, что ей десять. Но это ей не понравилось, и она решила подумать о другом. Например, почему он спрашивает про набережную и катер? Хочет пригласить на прогулку? Вот пусть прямо сейчас с Лизой и идет! Только не по набережной и без катера.
– Не с кем было! – сообщила Лиза и покраснела.
Уж больно это прозвучало неловко.
Он понял, но сделал вид, что удивлен – и не больше.
– У вас нет подруг?
Лиза посмотрела на него и решила, что больше не хочет играть в этот словесный пинг-понг.
В голове у нее все равно стучал метроном, выговаривающий вместо ударов одно-единственное слово: «Поздно!» Этот проклятый троллейбус увозил их все дальше и дальше. Вот как она вернется к пустырю? Как?
– У меня нет парня.
Он сразу поскучнел и даже чуть-чуть отодвинулся. Честное слово – что она такое сказала? Разве он сам вел разговор не к этому? Просто она хотела ему помочь, чтобы успеть сказать самое важное до того, как троллейбус остановится. Чтоб он не сбежал. Ну или не остался внутри.
Сейчас их везли по совсем узкой дороге. Улица заросла желтыми акациями, и в некоторых местах ветки с подсохшими цветками прижимались к троллейбусным окнам и даже царапали их, роняя лепестки, будто крошки яичницы-глазуньи.
Она посмотрела в окно и вдруг замерла, охваченная непонятной болью. Боль пульсировала везде – в висках, в горле, в сердце и даже, кажется, под коленками. Это было так неожиданно и так остро, что на глазах выступили слезы, а слова застряли и превратились в невнятное крошево звуков.
– Что-то случилось? – спросил он и наклонился к ней.
Как доктор над пациенткой, честное слово!
Она качнула головой. То ли да, то ли нет – понимай как знаешь.
– Я могу помочь?
И вдруг боль отпустила, мгновенно, как и появилась. Она подумала, что такого не бывает и что ей все померещилось: и боль, и его участие, и внезапное исцеление.
Троллейбус подпрыгнул на колдобине и, утробно зарычав, въехал на мост. Мост и в самом деле был длинный, и в самом деле под ним текла река, широкая, медленная, истыканная воронками водоворотов. А еще из воды торчали камни. На одном, ослепительно-черном и гладком, она увидела птицу. Сначала ей показалось, что это чайка, но Лиза усомнилась, что бывают абсолютно белые чайки. К тому же ей никогда не встречались чайки с такими хвостами. У этой птицы хвост напоминал сложенный веер. Сейчас расправит его, обмахнется и превратится – в кого превратится странная птица, Лиза не успела придумать.
– Смотри! – сказал он. – Белая сорока!
Она сразу же поняла, что он прав. Конечно же, на камне сидела сорока-альбинос, а вовсе не чайка.
– Я думала, таких не бывает, – призналась Лиза.
– Бывают, – тихо ответил он. – Ты же есть.
Она не вскрикнула и не упала, просто захлебнулась на вздохе и подумала, что в троллейбусе