Мамка. Игорь Кожухов
по очереди негромко засмеялись. У Пашки отлегло от сердца: «Ну, наверное, всё нормально, не зря мучился». От сознания, что всё вроде получается, ему стало как-то вдруг хорошо, и он вместе со всеми тоже засмеялся.
– Ну, одевайся. – Чёрная что-то дописывала в листки, пока Пашка одевался. Потом он опять сел около её стола.
– Ну что ж, Алексей Олегович, я не вижу у этого молодого человека никаких причин на инвалидность, всё у него более-менее нормально. Как ваше мнение? И ваше, Наталья Аркадьевна?
Лысый сказал, что по травматике всё хорошо, а врач-Гора, оказавшаяся невропатологом, тоже выдала положительную резолюцию.
– Здоров!
– В общем, молодой человек, медицинская комиссия в составе врачей высшей категории (она назвала всех по имени-отчеству, с озвучиванием медицинских регалий, назвав себя Аллой Наумовной), не нашла у вас показаний для назначения вам инвалидности.
У Пашки отнялся язык. Он, конечно, не считал себя совсем уж конченым, но, не притворяясь, далеко не был здоровым.
– Да нет, это… я работу не брошу, мне бы лекарства, чтобы подешевле, всё так дорого – не укупишь, а голова болит… – Он поворачивался через плечо то вправо к Лысому, то влево – к Горе.
– Мне не работать нельзя, у меня же дети, их надо поднимать…
– Вот что, молодой человек, тебе же компетентные люди говорят: не положено, и все органы у тебя нормально работают. С нас же тоже за вас спрашивают и проверяют, не можем же мы всем подряд лепить инвалидность только за то, что детей надо кормить? – Лысый, поднявшись и оперевшись о стол, был опять похож на орла. На его лице было написано такое возмущение, что, по его мнению, Пашка должен был сгореть со стыда.
– Не положено?! А кому положено? Толстому буржую, у которого детская травма мизинца на левой ноге, ему? Или его тёще, у которой изжога от мучного? Или кому-нибудь, кого судят за миллионные взятки, в суд предоставить, мол, инвалид? Так, да?
Лысый, поняв, что этот парень слышал его утренний разговор и, покраснев, как рак, заорал:
– Вооооон! Я милицию вызову за такие слова… воон! Алла Наумовна, отдайте ему его филькины грамоты и пускай убирается к чертям собачьим.
Чёрная сунула Пашке его документы и он, не успев опомниться, оказался в прихожке. Там все слышали крик Лысого и громко заругали Пашку:
– Что, не прошла халява на этот раз? А то всем раздавать инвалидности – так и не хватит настоящим больным.
– Да пошли вы все! – Пашка хлопнул дверью и выскочил на улицу.
* * *
На улице шёл дождь. Отойдя метров пятьсот, он поднял голову, и дождь мягким душем пролился на него, освежая и остужая разгорячённое лицо. «Да что же я, как слабак? Что, не проживу без этой подачки? Может, куда подкалымить подамся, может, кому что на тракторе помогу. А голова… голова пройдёт. Говорил же мне кореш, что постепенно ко всему человек привыкает, вот и к этому привыкну».
Пашка остановился возле урны, посмотрел по сторонам и, удовлетворенный, аккуратно положил папку в неё. Постояв несколько секунд,
поднял ногу