Генерал. Дмитрий Вересов
с ним тоже некуда. Гораздо серьезней оказалась внутрипартийная борьба. Трухин, всегда избегавший любой политики и считавший, что порядочный человек ею не занимается, оказался втянутым в самые бессмысленные, а потому опасные споры.
Весь офлаг мог смело сверять часы, когда в половине четвертого пополудни по центральной аллее меж старыми бараками прогуливались две фигуры: двухметровая Трухина в старой, но все же с шиком сидевшей советской генеральской форме, и крошечная Мальцева в неизвестно откуда полученном штатском. Первая вышагивала, неся корпус и голову почти неподвижно, вторая наскакивала петушком.
– Партия строится лишь на железной дисциплине, вам ли того не знать? – шипел Мальцев. – И у нас есть прекрасные образцы, не побоюсь этих сравнений.
– Ну, милееейший, – растягивая гласные, как в разговоре с официантом или кучером, улыбнулся Трухин, – мне того никак знать невозможно, ибо никогда ни в какой партии не состоял. В гимназии соблазнялся эсерством – да Бог миловал. А, во-вторых, настоящая русская партия и не должна брать себе в образцы никакие иные, тем паче запятнавшие себя именно борьбой с русским народом… Вот добились вы названия российской – и что? Почему российской, а не русской? Боитесь, что немцы обвинят в национализме? Ворон ворону глаз не выклюет. И что за абсурд «народно-трудовая»? Что это за двухголовый монстр, когда есть просто два русских хороших и всем понятных слова: народная и трудовая? Или вы рассчитываете только на образованных людей? Тогда и затевать не стоило.
– Знаете, ваше прекраснодушие уже погубило Россию! И не раз, между прочим! Нет, у нас есть только два примера: ВКПб и НСДАП. Структурированная, проверенная форма, подотчетность…
– …знаю-знаю, что вы сейчас скажете! Подчинение меньшинства большинству и весь этот демократический централизм. Это, милееейший, хорошо в армии, а не в свободном сообществе свободных людей.
– Свободных людей! – весь так и передернулся Мальцев. – Да где вы их видели и видите, генерал?! Эти? – Он махнул в сторону нескольких, судя по возрасту, лейтенантов, куривших одну папиросу на всех и полностью поглощенных счетом затяжек у каждого. – Или в Советах, среди своей офицерни, которые пили, дебоширили да баб насиловали? Это не люди, генерал, это, в чем совершенно согласен с немцами, просто унтерменши. А потому и стоять во главе партии должны немцы.
– Я уже в курсе, милейший. Кстати, вот он идет, ваш юберменш. – Трухин лениво повернулся в сторону подходившего к ним стройного молодого офицера.
Мальцев выкинул руку, а Трухин небрежно поднес свою к фуражке.
– Добрый день, – весело, с любопытством переводя взгляд с одного на другого, поздоровался немец. – Рад, что две стороны одного дела пытаются найти общий язык. Зондерфюрер[37] фон Зиверс, – представился он Трухину. – Не жду взаимного ответа, поскольку документы ваши читал и с господином Штрик-Штрикфельдом беседовал. Впрочем, у меня к вам есть еще вопросы, прежде чем сообщу вам приятную новость. –
Невоенная, чиновничья должность в нацистской Германии.