Моя Милена. Виталий Валентинович Сеньков
Не люблю говорить «лифчик». Бюстгальтер. Красивое слово.
– Не смей ничего надевать. Это приказ.
Она взялась за молнию юбки на пояснице, но передумала, глянула на меня с улыбкой и вышла.
Я выполнил приказ командира: не спеша обтерся, прошел в какую-то комнату и увидел на белоснежной постели полностью обнаженную Алину Сергеевну.
– Я уже приняла душ.
– Как это? Где? – промямлил я.
– Здесь две ванные комнаты. Подойти ко мне.
Она полулежала, подперев голову рукой и плотно сжав колени. Я подошел к ней близко. У нее было красивое тело. Нет, не модельное. Я видел перед собой просто ухоженную женщину, которая, гибко извиваясь на своем ложе бесстыдства, подалась ко мне. Мой отяжелевший боевой друг остался верен себе: ему всегда не было дела до моих размышлений и волнений, он жил своей жизнью и увлекал меня за собой. Когда же теплые женские руки прикоснулись к нему, он сей же час благодарно откликнулся и показал себя во всей красе…
Наше интимное обжорство продолжалось два дня. Моя дорогая, милая, хорошая Алина Сергеевна… Она угождала прежде всего своему чреву, но и мне грех жаловаться. Камасутра место не имела. Зачем нам с Алиной Сергеевной камасутра! Нам и без нее хватило переживаний. Когда я разглядывал довольно немалые, но симпатичные округлые ягодицы и далее – гимнастический изгиб поясницы, я думал о том, что толкаю чью-то высокопоставленную жену; а потом концентрировал внимание на ощущениях – на том, что испытываешь, когда вероломно вторгаешься в чужое лоно, по всем писаным и неписаным законам тебе не принадлежащее.
– Шлепай… Шлепай меня… – прерывисто дышала мастер.
– Как… шлепать… Алина Сергеевна? – уточнял я, потому что в самом деле не понимал назначения каких-то шлепков.
– Шлепай… ладошкой тоже… Жестче, солдат, жестче!
Чего – жестче? А ладошкой – это в смысле по голой попе надо хлопать?
А, все, я понял!
И я шлепал, работая интенсивно. И прихлопывал ладошкой то по левой ягодице Алины Сергеевны, то по правой. Кожа на них не краснела – не потому, что обворожительной попе супруги высокого армейского чина не было стыдно, а потому, что шлепки мои выходили слишком интеллигентными. Но тогда иначе я не мог: надо было все-таки почитать и возраст моей учительницы, и ее социальный статус. Зато мой боевой друг все эти гендерные и прочие неравенства имел в виду. Ему нравилось в хорошем темпе нырять и выныривать, нырять и выныривать и с каждым погружением пытаться нащупать дно.
Шлеп-шлеп-шлеп-шлеп… И хлопок… И еще один… И белоснежное колыхание больших нежных ягодиц – волнами, в прогнутую поясницу… И нарастающий пик, а вслед за ним – множественные выбросы лавы, отдающиеся разрядом во всех нервных окончаниях. И наводнение где-то в глубине Алины Сергеевны, настолько мощное, что затопляются берега… И много других подробностей, видимых, слышимых, осязаемых и ощущаемых мною впервые.
Вечером наставница съездила в супермаркет, привезла деликатесов быстрого приготовления. Одеваться мне запретила, дала только халат. Наверное, мужнин. Сама же явилась ко мне в пеньюаре,