Сказки старой Эль. Елена Тальберг
сна губы, потянулась. Ночи ей не хватило, но что-то тонкое, как игла, тревожное не давало ей вернуться в затягивающий, оглушающий сон. Косы её расплелись. Лара перекинула волосы на плечо и потянулась за гребнем. Рукоятка его была вырезана и отполирована Павле.
Павле! Она бросилась прочь из шалаша, ноги её так торопливо считали ступени, что чуть не упала, но Павле подхватил. Лара на секунду прижалась к его плечу. Успела! Он был в походном – через грудь ремни сумок, на голове повязка, вышитая ею…
– Я на всю зиму, Лар, – сказал он.
Молча вскинула глаза. Отступила на шаг.
– Ещё и лето не кончилось.
– Мне всю осень шагать, чтобы дойти. А в зиму обратную дорогу не одолею, переждать надо.
Она кивнула. Принялась заплетать волосы, глаз не поднимала. «Тебе идти – мне ждать. Тебе шагать – мне звать. Тебе находить – мне терять, звенеть серебром…»
– До весны, Лара.
Кивнула склонённой головой, почти доплела косу.
Павле усмехнулся, закинул за плечо мешок с плащом. Она ухватила его за руку.
– Подожди. Возьми, – сняла с шеи цепочку с золотым зеркальным диском. – И вернись, – протянула ему золотинку в ладони и подняла глаза.
– Хорошо.
Павле убрал подарок на грудь под ремень. Задержал её руку в своей. Лара усмехнулась, лицо её стало прежним.
– Я спать дальше пойду, устала по степям ходить.
Павле выпустил руку, поправил котомки за спиной.
– Постой. Твоя мать приходила. Спросить велела: какое золото горячей – земное или небесное?
Лара резко вскинула голову:
– Иди, Павле.
Иди. Проводила взглядом. Холодным, колким. Коснулся он того, чего нельзя было трогать. И мать туда же лезет! Не их это! Моё. Только моё. Лара сжала зубы и нехорошо, по-звериному оскалилась. Медленно взобралась наверх.
«Не такой она вернулась. Не такой», – сказала мать, смотря на Лару, сидевшую отдельно от всех.
Сидевшую вольно. Плавно закинула длинные ноги на ветку, вяло откинулась на изогнутый ствол. Вольно и вяло. Лицо нежное, но сухое, выточенное жаром. Волосы подобраны. Руки… Она надела все браслеты и кольца, подаренные Павле. Все. Заковала себя.
«Как придёт – сниму», – Лара почуяла взгляд, но мать уже склонила голову, ей не надо этих слов и так всё знает.
Да что мать – люди видели, что Ларка выцвела и затихла в это лето. Певунья, хохотунья, птичка – всё ушло. Выветрилось, испарилось. Ушло. Замкнулась в ожидании, бедняжка.Совсем высохла. Каземир зорко глядел за младшей дочкой, но если и увидел что, то впервые смолчал. Ара тоже молчала. Она первая заметила, что золотой диск больше не отражает солнце на груди сестры. Тогда она сняла свой и спрятала. Но мать, видевшая всё, на этот раз молчать не стала. «Скоро дожди пойдут. До тех пор живи, как хочешь, но потом в дом возвращайся. Одна – не перезимуешь». Лара согласно кивнула. Она совсем ушла в свой шалаш, ни с кем не говорила, словно берегла себя (и все слова) для чего-то грядущего, дальнего. «Не Павле она ждёт. Не его», –