Души военные порывы. Сергей Константинович Зарин
летал на крыльях все той же любви, от упоминания про которую в довоенное время у меня начинали развиваться тошнота и обильное слюноотделение от жгучего желания неистово плеваться. Но сейчас я любил, и был любим. Я это не то, чтобы чувствовал, я это просто знал. Наши короткие и редкие встречи с Лидой, порой, доводили меня до полного физического и душевного опустошения, после которых я не очень-то и бодро бегал по вышеозначенным пунктам назначения. А вот Лида уходила на дежурство после таких встреч, как заряженная. По крайней мере, мне тогда так казалось. И только после третьего ранения я понял, почему мне так НЕ казалось.
В том, третьем для меня госпитале, я находился, будучи взрослым двадцатидвухлетним витязем, познавшим жизнь по всем статьям, и кувыркавшийся со смертью в её же поединках не по одному разу. Там я стал свидетелем сцены, когда молодой горячий военврач (из терапии, как я помню) накричал на сестричку, уронившую поднос с инструментами на звенящий бетонный пол. Он орал, а она стояла, опустив голову на грудь, а руки на бедра. Серая, бесформенная, с явно пустыми и безликими глазами, она стояла сейчас и выслушивала поток бурной и не особо интеллектуальной брани, льющийся сейчас из уст внезапно возбудившегося доктора…
На шум из соседней комнаты выбежали еще две сестры и нянечка и, буквально мельком оценив всю ситуацию, молча вытолкали опешившего и явно сильно удивленного врача на лестничную клетку. Изгнав «агрессора» с этажа, троица младших медицинских работниц тут же окружила свою печальную подругу, взяла ее под белы рученьки и унесла в свою каморку. А на лестничном марше, в это время, набирал силу рёв того, кто причислял себя к работникам медицины старшего начсостава…
Столь серьезная возня заинтересовала не только меня, но и праздно шатающихся обитателей постельно-режимного объекта. И зрители стали неизбежно набираться. Среди таких зрителей оказался начальник реанимационного отдела, на чьём этаже и происходило сие действо.
Он тоже вышел.
Сначала – из кабинета.
А потом – из себя.
Завидев спешащего в погоне за справедливостью краснолицего «лестничного» врача, полковник медицинской службы, даже разбираться в обстановке не стал. С коротким рыком прыгнул наперерез, одними пальцами схватил своего коллегу в мощный шейный захват, и таким макаром, согнув в три погибели, препроводил того в свой кабинет. И уже там из себя и вышел. Мне кажется, мы все расслышали пару звонких и сочных пощёчин… если их так можно называть.
Если не считать обязательные процедуры и обеды, то у нас, у пациентов, занятий-то никаких и не было. Свободного времени всегда было предостаточно. Это докторам и нянечкам его постоянно не хватало. Мы же могли распоряжаться им безраздельно. Каждое событие в огромной луже того стоячего времени всегда заслуживало к себе очень пристального внимания и обязательного доведения всего процесса созерцания того события до конца. Сейчас такое событие у нас на глазах и происходило, и оно до сих пор ещё не было закончено.