Дама полусвета. Анастасия Туманова
с какой же стати ты собралась в этом сезоне петь Рогнеду?! Во-первых, с Нежиной будет удар… Во-вторых, у тебя же лирическое сопрано, а не меццо… Ты ведь не собираешься сажать голос на нижние регистры, с твоим-то неземным бельканто! И ради чего?!
– Нина, бог с тобой, какая Рогнеда! – сердито отозвалась Софья. – Уж кто-кто, а ты должна была понять…
– О, прости, я все поняла! Ты просто хотела избавиться… – Ниночка перестала смеяться и внимательно, с нескрываемым удивлением посмотрела на Софью. Та не замечала этого взгляда, сердито расчесывая растрепанную Мартемьяновым косу. Ниночка вздохнула, переставила на столике баночки с белилами, зачем-то взбила пушистые кудряшки надо лбом, показала себе в зеркале язык… и не выдержала:
– Соня, ты меня прости, пожалуйста, я знаю, что меня это ни в какой мере не касается, но… Ты просто очень глупо себя ведешь! Извини, что я так прямо говорю, но…
Софья устало взглянула на нее через плечо:
– Глупо?..
– Да, и весьма! Ты же актриса! Ты знаешь о нашем несносном, ужасном положении! Сегодня ты прима или, по крайней мере, на вторых ролях, имеешь жалованье, на которое, между прочим, уважающей себя женщине и трех дней не прожить… а завтра ты, тьфу-тьфу-тьфу, теряешь голос: конец ангажементу, конец пению – и что?!
– Все под богом ходим, – пожала Софья плечами. – Мало ли таких случаев…
– К сожалению, много, очень много! И уж если господь тебе послал такого человека – стоит ли с подобным небрежением… Ведь я, прости, видела, как он на тебя смотрел! Ходят сплетни, что Мартемьянов готов на тебе жениться! А ты не дала даже поцеловать себя!
– Вернется из своей Костромы – нацелуется вдосталь.
– Соня, это опрометчиво, поверь мне, – со вздохом сказала Ниночка. – Солидные и нежадные люди на дорогах не валяются. Уж я-то знаю, что говорю, у меня свой скупердяй имеется, метрдотель из гостиницы «Империал». Не то что денег – пирожных к празднику не допросишься, а уж твой купец на тебя не жалеет, и ты могла бы…
К великому облегчению Софьи, снова послышался стук в дверь.
– Мадмазель Грешнева! Софья Николавна!
– Федотыч? – поспешно поднялась она. – Что случилось?
– Так что записка до вашей милости, – сообщил из-за двери бас служителя. – Вы уж примите, ежели в глиже, а коли нет, так я под дверкой оставлю.
– Я одета, давай сюда. – Софья быстро подошла к двери. – От кого, не знаешь?
– Передано, что от сестрицы вашей.
Записка была короткой: Анна срочно просила приехать. Недоумевая, Софья оделась, привела в порядок волосы, попрощалась с Дальской и вышла из уборной. Извозчика брать она не стала, пересекла пустую Триумфальную площадь, спустилась вниз по Тверской, свернула в Столешников переулок и через несколько минут уже была возле дома сестры.
– Как хотите, господа, а я уезжаю, – говорил тем временем князь Газданов. – И не удерживайте, Максим Модестович, надо же и совесть иметь! Вы с Черменским здесь – свои люди, старые друзья хозяйки, а я? Только сегодня был представлен – и уже нахально, как кузен из