54 по шкале магометра. Александр Джеромович Добсон
Антош. Давнее, но незаконченное. Нужно было поговорить с мамой, пока она была ещё с нами. А теперь вот поздно.
– Расскажешь, пап?
Отец медленно покачал головой.
– Может быть, позже. Думаю, ты пока не готов.
Мальчик поджал губы и смиренно кивнул.
– Но ведь когда мотылёк прилетит, я тоже услышу его слова?
Отец положил сыну на голову руку и взъерошил волосы.
– Не уверен. Мотыльки не так работают. Они говорят тебе о грехе, напоминают, прокручивают событие из начала в конец, а потом обратно. И это длится долго, намного дольше, чем кажется. Но все ощущают по-разному. Вроде бы мотылёк произносит обычные вещи, а каждый воспринимает иначе. Каждый слышит только про свой грех.
Мальчик помолчал.
– А что это вообще такое – грех?
– Ну как бы тебе объяснить… Когда делаешь то, что не следовало делать. И понимаешь это только потом.
Мальчик опять посмотрел на закат. Солнце уже опустилось, и красное небо начало темнеть. В кустах затрещали сверчки, заёрзали ужи, прячась под камнями и в тёплых лужах.
– Значит, если знать про грех заранее, то его можно и не совершить, правильно?
Отец пожал плечами.
– Пожалуй, что так.
– Тогда ведь можно сделать список грехов, и просто иногда на него поглядывать, чтобы не забывать.
– Да, сын. Есть такое дело. И список есть, давно уже. Говорят, что его написал сам Бог и дал своему пророку Моисею, чтобы тот отдал людям. Но люди слабы, не всякий сможет с собой справиться.
Отец протянул руку к выключателю на стене, щёлкнул тумблером. Под крышей веранды зажегся электрический синий фонарь-мухолов. Затрещал осевшей пылью, разгораясь и привлекая мелких насекомых.
– Поэтому мама ушла от нас?
Отец коротко кивнул, опять погрузившись в мысли.
– И поэтому мы уехали из города? Здесь больше мотыльков?
– Да. В городе насекомых почти не осталось, поэтому и грехов там больше. А искупления никакого. Вот все и стремятся раз в год или чаще выбраться за город и отвести душу.
– Это как?
– Ну, посидеть, подумать. Облегчить ношу. А потом опять грешить поедут.
– А мы останемся?
Отец слегка улыбнулся.
– Конечно. Я купил этот дом. Будем здесь жить.
Небо уже почернело. Большой пустырь перед домом погрузился во мрак – ни фонарей, ни автомобилей. Только пустота, тьма и ожидание. Тянулись долгие минуты.
– Ты думаешь, он сегодня прилетит? – тихо спросил сын, прислушиваясь к звукам ночи.
Отец не ответил, только пожал плечами. Потом повертел головой, посмотрел на фонарь. Редкие ночные насекомые иногда врезались в синюю наэлектризованную решётку и с тихим хлопком падали вниз.
Наступило короткое затишье: ночь застыла вязким желе, звуки притупились, и тут до мальчика донёсся мерный низкий гул. Он взялся вроде бы ниоткуда, проник в голову прямиком сквозь кости и заполнил всю черепную коробку.
Отец застыл. Он тоже услышал эти звуки, весь напрягся, прикрыл глаза. Гул окутывал