Обречённые. Humana error. Иван Сапрыкин
асфальт пробивались ростки; в некоторых местах асфальт был раскурочен вылезшими из-под земли деревьями. Деревьев было много. Они росли посреди тротуаров, автомобильных дорог и нередко их ветви вылезали из разбитых окон первых этажей.
Значит, апокалипсис наступил не вчера… и даже не на прошлой неделе. Этим деревьям, которые заменили жителей города, было не менее пятидесяти лет, – некоторые уже успели засохнуть от старости, а вместо них из-под земли вырастали новые.
Но многоэтажки всё ещё держались. Они стояли по бокам асфальтированной дороги, и только ветер сквозь разбитые стёкла выл свою унылую песню.
***
Никого.
Этот город, казалось, уже больше никогда не увидит живого человека. Он так и останется серым призраком – нагноением на теле планеты.
Но вдруг тишину мёртвого города пронзил звук – звук давно забытой жизни, звук, который никак не вписывался в окружающую серость и заброшенность.
Это был голос. Голос живого существа.
Человека.
Плач.
Пронзительный крик ребёнка.
Казалось, все дома своими пустыми глазами искали это маленькое существо, которое по какой-то причине очутилось здесь – в мёртвом городе.
Да, это действительно был ребёнок – маленький мальчик, которому по виду не дашь более трёх лет, шёл посреди улицы и громко плакал. Во рту он сжимал грязную соску. Маленькие ручки были прижаты к груди, по запылённому личику ручьями текли слёзы, вены на шее вздувались от натужного крика.
Он переступал своими маленькими ножками, обутыми в коричневые сандалики, и изредка спотыкался о вздыбливающийся асфальт.
Иногда его ножка попадала в особо крупную трещину, ребёнок падал, соска вываливалась изо рта, пронзительный крик ещё больше усиливался. Но ребёнок подбирал соску, засовывал её обратно в рот…
И шёл дальше.
Ветер развивал его редкие светлые волосы, слёзы капали на красную футболку, а синие шортики были насквозь пропитаны мочой.
Он шёл один. Он захлёбывался; ребёнку уже не хватало ни сил не воздуха, чтобы продолжать плакать. В его крике угадывались всего две буквы:
– Ма-а-а-а-а!..
Он звал её. Искал. Хотел увидеть её, прижаться к ней… Но её не было нигде. Он был один.
Один среди бесконечной серости, заброшенности и обречённости.
Но он не переставал звать её. Он верил, что где-то там она ждёт своё дитя; он не знал никого в этом мире, кроме своей матери, и только к ней он стремился. Стремился изо всех сил. Звал её. Думал, что если его крик будет ещё громче, то она, наконец, услышит… И он остановился. Набрал побольше воздуха в грудь и закричал что было сил.
– Ма-а-а-а-а-а!..
Его лёгкие опустели. Не хватило воздуха. Ребёнок замолчал, пытаясь отдышаться. Мальчик протёр глаза, отчего размазал серую грязь по лицу, и посмотрел по сторонам. Ему чего-то не хватало и теперь он понял чего. Его соска – она валялась на пыльном асфальте, среди какого-то мусора, что принёс сюда ветер. Тоненькие пальчики сжали самую дорогую вещь и отправили её обратно в рот.
Долгий,