В степях Триданторы. Мария Николаевна Солодкая
пускай, и по-осеннему ободрившегося, города, ни былого чувства свободы, ни восхищения… Разве что крохотная лисичка с ушами вполовину себя моргнула и юркнула за дома, и всё…
Алик тоже приуныл, молчал понуро и отчаянно, словно уже заранее готовый на все неприятности, которые обязательно положены за краюшку воли и сказки…особенно тем, кто ни первого, ни второго не достоин. По мнению окружающих, конечно.
– Мне кажется, – сказал строгий жандарм, – дело попахивает сговором с запретными элементами. Ваши родители?
– Их нет, – сказала Тоня, и тихонько прибавила: «к счастью, на сей раз».
– Что?
– Ничего, – ответил за сестру Алик. – Родителей нет, это правда.
– А по сколько лет вам?
Переглянувшись, Алик с Тоней вразнобой ответили:
– Двенадцать…
– Тринадцать…
И тут же возразили друг другу, настоя каждый на своём. Жандарм, видимо, сделал свои выводы, и спросив: «близнецы?», даже не дожидаясь ответа, сказал:
– Идите за ними, и не вздумайте удирать, понятно? – Его товарищи стали таким образом, чтобы Тоня и Алик оказались между ними, и после этого все четверо отправились в путь, а уж какой – об этом у каждого было своё понимание.
– Ну, по крайней мере, не будем сегодня давиться этой ужасной марловкой. – В утешение себе и Алику шепнула Тоня. Марловку ни она, ни брат не любили, да и мало кому, наверно, полюбится, полужидкая каша с привкусом полыни и мыши, которую, ко всему прочему нужно есть каждый день, т.к. ничего иного «окружанам» не выдаётся, да и не положено по закону. Видимо, подумав о марловке, Алик едва заметно скривился и тоже шепнул:
– Точно, повезло же нам!
Теперь, когда город снова был чист от тумана, видно было, что всё осталось по-прежнему: Самая Большая площадь гудела людским волнением, над замком короля, над цветными башенками, покрикивали всё те же безымянные чайки, солнышко светило сквозь занавески крон, малыши наблюдали за всем с верхних веток платанов, внизу музыканты играли то одно, то другое, скакали хромые вороны…
– А куда мы идём? – Громко спросила Тоня, когда они свернули от площади в глухой переулочек. Тут было ещё мрачнее, чем в переулке Грёз, тёмные, будто зловещие, деревья нависали над косыми проборами оград, со многих крылечек поглядывали оборванного вида дети и тыкали пальцами в жандармов и Алика с Тоней. Один даже что-то пискнул, и тут же убежал в дом, а на крыльце появилась плотная женщина в платке, на проходящих она поглядела почти враждебно и, развернувшись, нарочно громыхнула дверью, но от сильного удара, видимо, не сработал замок, и женщине пришлось запирать дверь снова, на сей раз тише, и, как показалось Тоне, виноватее.
– Так куда же мы всё-таки идём? – Не обращая внимания на предостерегающие знаки брата, повторила Тоня. – Тут плохое место, если что. – Но жандармы не отвечали ни слова, только зашагали, как будто быстрее, словно им надоело сопровождать столь неспокойных арестантов. «А ведь таковыми, по сути, мы и являемся, – подумал Алик, – главное, что и делать с нами можно, что угодно,