Далеко за полночь. Рэй Брэдбери
вечеру вернулся домой? Тогда налейте-ка нам несколько стаканчиков Папиного любимого и рассказывайте.
Моя прямота сработала. Не прошло и пары минут, как мы уже попивали фирменный Папин напиток, сидя в баре рядом с тем местом, где раньше стояла птичья клетка. Маленький человечек, которого звали Антонио, то и дело вытирал опустевшее место, а затем той же тряпкой промокал глаза. Осушив первый стакан, я пригубил из второго и сказал:
– Это не обычное похищение.
– И не говорите! – воскликнул Антонио. – Люди со всего света приезжали, чтобы увидеть этого попугая, поговорить с Эль-Кордобой, послушать его, да что там! – поговорить с голосом Папы. Чтоб его похитители в ад провалились и горели в этом аду, да, в аду!
– И будут гореть, – заверил я его. – А кого вы подозреваете?
– Всех. И никого.
– Похититель, – сказал я, на мгновение закрывая глаза, чтобы прочувствовать вкус напитка, – наверняка человек образованный, читающий. Я думаю, это очевидный факт, не так ли? Кто-нибудь подобный заходил сюда в последние несколько дней?
– Образованный. Образованных не было. Сеньор, последние десять, последние двадцать лет здесь бывали только иностранцы, которые всегда спрашивали Папу. Когда Папа был здесь, они встречались с ним. Когда Папы не было, они встречались с Эль-Кордобой, великим Эль-Кордобой. Так что тут были одни иностранцы, одни иностранцы.
– Припомните, Антонио, – продолжал я, взяв его за дрожащий локоть. – Не просто образованный, читающий, но кто-то, кто в последние несколько дней показался вам – как бы это сказать? – странным. Необычным. Кто-то настолько странный, muy eccéntrico[1], что вы запомнили его лучше всех остальных. Человек, который…
– Madre de Dios![2] – воскликнул Антонио, вскакивая на ноги. Его взгляд устремился куда-то в глубь памяти. Он обхватил голову руками, как будто она вот-вот взорвется. – Спасибо, señor. Si, si![3] Был такой! Клянусь Христом, был вчера тут такой! Он был очень маленького роста. И говорил вот так: тоненьким голоском – и-и-и-и-и-и-и-и. Как muchacha[4] в школьной пьесе. Или как канарейка, проглоченная ведьмой! На нем еще был синий вельветовый костюм и широкий желтый галстук.
– Да, да! – Теперь уже я вскочил с места и чуть ли не заорал: – Продолжайте!
– И у него еще было такое маленькое и очень круглое лицо, señor, а волосы – желтые и подстрижены на лбу вот так – вжик! А губы у него такие тонкие, очень красные, как карамель, да? Он… он был похож на… да, на muñeco[5], вроде того, что можно выиграть на карнавале.
– Пряничный мальчик!
– Si! Да, на Кони-Айленде, когда я был еще ребенком, – пряничный мальчик! А ростом он был вот такой, смотрите, мне по локоть. Не карлик, нет… но… а возраст? Кровь Христова, да кто его знает? Лицо без морщин, ну… тридцать, сорок, пятьдесят. А на ногах у него…
– Зеленые башмачки! – вскричал я.
– ¿Qué?[6]
– Обувь, ботинки!
– Si. – Он ошеломленно заморгал. – Откуда вы знаете?
Я воскликнул:
– Шелли
Очень эксцентричный (
Матерь Божья! (
Да, да! (
Девочка (
Кукла (
Что? (