Сокол против кречета. Валерий Елманов
человека совпало с въездом в город небольшого военного отряда монголов. Вел его Бату, второй сын Джучи, который в ту пору возвращался с добычей, награбленной в богатых городах империи Цзинь.
Воинов у него было довольно много, около полутора тысяч, включая раненых и увечных, но остальные в город не заходили, разбив свои юрты недалеко от высоких и толстых каменных стен.
Дело в том, что еще во времена Чингисхана молодой отважный Барчук, правивший Уйгурским индикутством[13], куда входил и Турфанский оазис, и сам Гаочан, добровольно перешел в подданство к монголам. Впоследствии он столь успешно воевал и так сильно понравился потрясателю вселенной, что тот не только женил его на своей дочери Иль-Алти, но и назвал уйгурского индикута своим пятым сыном[14].
Выиграли от этого обе стороны. Чингисхан получал дань не только в виде благородного металла, но и людьми. Барчук посылал к монгольскому правителю образованных юношей, которых полководец назначал своими битекчи[15], а в войске монгольского хана с тех пор появился уйгурский тумен.
Кроме того, к немалой выгоде обеих сторон, оставался нетронутым великий торговый путь[16] – источник экономического благополучия жителей всех уйгурских городов.
Взамен Чингисхан давал своим новым подданным некоторые льготы, в том числе и строгое ограничение числа воинов, которых они обязаны были принять на постой в караван-сараях. Только в случае, если бы через Гаочан следовал сам потрясатель вселенной, это число можно было увеличить, но не более чем вдвое, со ста до двухсот.
Местные уйгурки были ласковыми и покладистыми, а хан – веселым и щедрым, да к тому же еще и молодым. Он не жалел своего семени, а уйгурки – ласк, и все были довольны, включая воинов его отряда и мужей этих уйгурок, которые радостно прятали серебро, получаемое от жен.
Довольны были и остальные местные жители. Ведь монеты в поясах воинов быстро заканчивались, и приходила пора продавать то, что они награбили в Срединной империи. Огромные куски нежного шелка, тонкие фарфоровые чашечки и многое другое уходило за бесценок, оседая в просторных ларях и сундуках хозяйственных гаочанцев в ожидании достойных покупателей.
Так длилось целых три дня, а утром четвертого в город вошел Черный человек. На этот раз он отсутствовал недолго, всего-то лет десять. Вид его был неизменным – суровое лицо и тяжелый взгляд серо-голубых глаз цвета грязного льда. Как обычно, он и на этот раз прямиком подался на городской базар, но затем двинулся туда, куда обычно не ходил, к ханскому дворцу, расположенному в северной части города, на высокой террасе и отделенному дополнительной стеной от всех прочих жилых кварталов.
Как его пропустили неподкупные и верные нукеры, зорко следящие, чтобы ни одно живое существо не проскользнуло в покои их повелителя Бату, – не скажет никто. Да и они сами тоже. Во всяком случае, трое из них, ибо впоследствии хан обнаружил их уже мертвыми.
От четвертого же добиться чего-либо вразумительного удалось бы разве что архагу, потому что на все вопросы начальника
Уйгурское индикутство образовалось в IX в., после того как основатель династии Баку Чин отнял у слабеющего Тибета города Турфан, Бэйтин, Карашар и Бугур. Соответственно индикут – что-то вроде княжеского титула у уйгуров. Образованное Баку Чином государство не было сильным в военном отношении, но сама местность, окруженная со всех сторон Тянь-Шанем, Тибетом и пустыней Такла-Макан, создавала почти непреодолимое препятствие для ведения захватнических войн.
Пятым, потому что это было еще до рождения Кулькана, который появился на свет буквально за несколько лет до смерти Чингисхана.
Битекчи (в переводе с тюркского писарь) – так называлась должность первых чиновников в империи Чингисхана. Кстати, самый первый из них, появившийся после разгрома найманов в 1204 г., по имени Тататунга, был именно из уйгуров.
Имеется в виду Великий шелковый путь, как его стали называть через несколько веков.