8 ключей к целостности, наполненной надеждой. Инструменты для исцеления от душевных ран. Донна Деномм
двигаться, душевная свобода осталась в прошлом. Я больше не знала, когда неожиданная волна тревоги накроет меня вновь, буквально поставив на колени. Майкл, не по годам развитый ребенок, научился помогать мне разбираться в моих воспоминаниях всякий раз, когда они всплывали на поверхность. «Мам, а ты сделай сначала одно дело, а потом переходи к следующему», – предложил он однажды, когда я в очередной раз впала в ступор на собственной кухне, застряв на жестком графике одной студентки из Лиги Плюща, которая к тому же была еще и матерью-одиночкой юного гения, обучавшегося в родительской школе для одаренных детей.
ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство) – это тревожное, но и вполне обычное явление у тех, кто пережил сильную травму. Это когда «травмирующее событие переживается вновь и вновь через навязчивые мысли или тревожные сны, через повторяющееся ощущение, будто оно снова происходит в настоящем, либо через необъяснимое стремление вновь и вновь „теребить наболевшее“ в отношениях»[6]. Д-р Ана Мозол продолжает, цитируя писательницу Джудит Херман, которая сказала, что «травматическим воспоминаниям недостает словесного выражения, повествования; скорее, они закодированы в виде ярких ощущений и образов»[7].
Когда «отшелушивался» очередной слой моей травмы, я на время забывала о ее существовании, потому что часть меня сопротивлялась ее влиянию на мою жизнь. Теперь я припоминаю, что задолго до того паралича тревоги, который впервые поразил меня в Итаке, были невыносимые ночные кошмары. По иронии судьбы в то время я была Донной Лафферти, проживавшей на Плезант-стрит в Уэллсвилле, штат Нью-Йорк! И в Уэллсвилле не все было хорошо. Порой я просыпалась часа в три или четыре утра, охваченная, казалось бы, иррациональным ужасом. Часто звонила своей подруге Виктории, которая подробно обсуждала это со мной, не требуя от моих речей никакой разумности. Она болтала о чем угодно, словно это происходило в три часа дня. А вот ее муж был менее понимающим и часто задавал вслух вопрос, какого… эта сумасшедшая баба опять звонит среди ночи. В тех редких случаях, когда мне удавалось справиться хотя бы с одним таким эпизодом самостоятельно, я делала это, направляя сознание в какой-нибудь яркий цвет на картине, висящей на стене. Особенно успокаивающим оказывался синий.
Ночные кошмары были отнюдь не первым проблеском раны, упрятанной глубоко в моих бессознательных воспоминаниях. Как это часто бывает с тем, что мы считаем своими «главными» проблемами, жизнь предоставила мне идеальные обстоятельства, чтобы я глубже погрузилась в трудности, с которыми мне предстояло столкнуться и в конечном итоге справиться, – в те, которые были родом еще из детства, из тогдашнего эмоционального, сексуального и религиозного надругательства. Одним из таких поворотных событий оказалась ситуация, когда меня подростком похитила опасная шайка.
Моя тщедушная, маленькая фигурка завязывается узлом: я зарываюсь головой в грубую
Dr. Ana Mozol “Trauma and Dreams”, Dreamwork, Fall, 2010.
Judith Herman, Trauma and Recovery: The Aftermath of Violence New York: Basic Books, 1992, p. 38.