В архивах не значится. Виталий Гладкий
русло ручья чуть повыше наледи, он обнаружил только под вечер.
Упав перед ней на колени, как перед иконой, Владимир долго и истово молился, с благодарностью целуя нательный крест. Мрачные скалы впитывали эхо слов и в злом бессилье на его удачу пытались укрыть золотые блёстки длинными вечерними тенями…
– Макарка, пляши! – Владимир швырнул тяжелый мешочек на стол.
И сам пустился в пляс, тяжело и неуклюже притопывая натруженными ногами.
– Эхма! Наша взяла, Макарка! Эх, погуляем! Винчестеры сыновьям купишь, патроны! Хлеб купишь, сахар! Ну что же ты молчишь, не рад?
Макар бросил хмурый взгляд на рассыпанные по столу самородки и сказал:
– Учугей сох…[10]
– Почему, Макарка? – оторопел Владимир, уставившись на погрустневшего якута.
– Учугей сох… Плохой место. Уходи надо, однако.
– Зачем уходить? Я золото намыл, понимаешь, золото! Много золота! Ведь ради этого мы сюда и пришли. Богатым станешь, Макарка. Тебя в долю возьму. Не веришь? Честью клянусь!
– Якута золото нет! Нюча – улахан-тас[11], якута – сопкачан[12]. Нюча приходи, золото бери; звери уходи, рыба подыхай, якута помирай – охота нет, кушай нет, однако. Улахан-тас дави сопкачан.
И Макар, отвернувшись, начал раскуривать свою трубку.
– Большая гора задавит маленькую… – вздохнул Владимир, виновато отводя взгляд в сторону.
Уж ему-то были хорошо знакомы обычаи дикой старательской вольницы, которая в погоне за золотом не останавливалась ни перед чем.
Впрочем, купцы и царские чиновники были не лучше – жизнь якута ценилась дешевле собачьей. А если к тому же запахнет большим золотом…
Гулкое рваное эхо далекого выстрела всколыхнуло ночное безмолвие распадка. Некоторое время Макар и бородач прислушивались в полной неподвижности, затем, не сговариваясь, подхватили оружие и выскочили наружу.
Злая искорка нежданного костра трепыхались верстах в двух от избушки…
Их было трое: старый Делибаш, мордатый Гришка Барабан, нахальный и пронырливый, и китаец Ли, коротконогий и приторно вежливый.
– Ба-а, Граф нас опередил! – куражливо запрыгал вокруг бородача Гришка. – Приветик! В пай примете?
– Помолчи! – Делибаш зло прищурился на Владимира-Графа. – С каких пор ты стал, это, по чужим участкам прыгать?
– А с каких пор, Делибаш, мы с тобой на «ты»?
Владимир говорил спокойно, но его взгляд не предвещал ничего хорошего.
Делибаш, воровская душа, уловил скрытую угрозу в словах Графа, своей силой и бесстрашием завоевавшего большой авторитет среди старательской братии, и взял карабин наизготовку.
– Но-но, я с тобой, это, не шучу! – истерически взвизгнул Делибаш. – Убирайся отсюда подобру-поздорову! А не то…
Мягкий щелчок затвора винчестера заставил всех вздрогнуть.
Делибаш быстро обернулся. И застыл, боясь шевельнуться. Он стоял и таращился мутными глазами на Макарку, который держал его
Учугей сох – Нехорошо (
Улахан-тас – большая гора (
Сопкачан – малая гора (