Тридцать три. Poetry of the World in Russian. Эльдар Ахадов
бездонным временем
У подножия седьмой Зимы,
Ветер, способный резать рожь, известняк и паруса,
Глаголет, гарпуня сердца и раздевая разлетающиеся меридианы,
через четверть века, словно целовавшихся только вчера,
повествуя или умолчав об удовольствии на острие мучений,
нанесённых губам, о которых помнят только женщины,
у смертной водяной мельницы священной Варанаси,
сотрясая пламенем заслуг, выносливости и песен
о начале и конце вашей власти на земле.
Ничто, из которого сотворено всё
Не существует ничего, что не имело бы своего начала.
Даже прозрачные светящиеся пятна в безбрежной дали
подобны морскому песку текущему из неведомых пределов
мы видим лишь часть того что происходило до нас
если поля в ливонии становятся полями в мазурии
если мозаика тёплых бассейнов сглаживается
и кроме того есть кладбища следующие за кладбищами
а посреди них замерший на лету от безветрия листопад
если солнце – свет оливкового масла на крошках хлеба
или отблески волн на стенах Эльсинора;
если сюжет смерти везде одинаков,
что в глазницах черепа шута, что в таллиннском гейтере,
что в сосновых шишках, на пустынных кольцах дорог,
мы моделируем одно и тоже, просочившееся из другого.
Даже против собственной воли или будучи тенями
разделяющими наши шаги на кукурузных полях
или в городе разрушенном суетой до истирания в порошок
мы больше не сливаемся в единое
с опавшей листвой шуршащей у нас под ногами.
даже при выделении искомого в тщательно
разработанной функции
с детализацией отклонений и крайностей
при всём сходстве между тем что есть
и тем что мы думаем об этом
даже в регионах обширно пересекаемых поездами
там где ночь скрывается в чешуе лаванды
мы следим за одной и той же историей трением в одной почве,
уклоном при одном и том же ветре с переходом
в одни и те же сумерки
с одним и тем же затемненным сроком
эксплуатации всего что есть.
В том, что неоднократно засасывает нас,
Жаждой того чтобы всё пришедшее проследовало дальше
поглаживая стволы деревьев на коре которых
мы как и другие до нас
записываем наши грешные имена и имена тех кого мы любим
мы вновь сходимся в точке с которой
всё повторяется и начинается
и снова мы хватаемся за острие мгновения
– воображаемого лезвия
разделяющего уходящий и наступающий годы.
Мир ощущений
Вы понимаете, даже если не сразу,
что небо бледнеет, обширные поля
падают, израненные воспоминаниями, вечером пепельные дома
и скалы медленно поворачиваются, распространяясь, подобно
оставшимся