Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного. Елена Арсеньева
Маура, ты всем мешаешь, – погрозила ей наставница. – Итак, Лаис… Не забудь, это должен быть гекзаметр. Ну, начинай!
– Как, наставница! Ты не дашь ей даже времени на подготовку? – вмешалась Гелиодора.
– А кто ей даст на симпосии время на подготовку, Гелиодора? Иногда от быстрого ответа зависит репутация гетеры: прослывет ли она сообразительной и острой на язык – или скучной тугодумкой! Я знаю, вы все недолюбливаете Мауру, но уж чего у нее не отнимешь, так это остроумия и острословия, которые подобны пряностям, делающим любое блюдо манящим и вкусным. Мужчина отведает это блюдо с удовольствием!
– Если только не отравится злобой, которую Маура использует вместо перца! – пробурчала Гелиодора – впрочем, достаточно громко.
– Гелиодора, помолчи! – одернула ее наставница и велела: – Ну, Лаис, начинай!
Лаис опустила голову, скрывая усмешку.
Маура, которая, как всегда, мечтала об одном: помешать и навредить той, которую с первого дня пребывания в школе яростно ненавидела, на сей раз невольно дала Лаис время подумать. Бесценная Гелиодора помогла тем, что ввязалась в спор. А наставница даже не заметила, что благодаря этому спору у Лаис оказалось то самое время на подготовку, которого она была бы лишена, если бы Маура промолчала. Впрочем, Лаис вполне могла отвечать сразу: тема простая, стихи сложились легко, хвала Афродите!
Итак…
Счастлив кузнечик – немою женой обладает!
Мне же супруга жизнь болтовней отравила.
Вечно корит, уверяя – неверен, мол, я.
Теперь еще дочь подросла – и туда же!..
Лаис декламировала, глядя поверх голов девушек и улыбаясь словам, которые являлись из неведомых далей – очень может быть, слетали прямиком с вершин Парнаса или Геликона или поднимались со дна Кастальского ключа![16] – и связывались в четкие строки как бы сами собой.
Наконец она закончила. Воцарилось молчание. Выражать восхищение поэтическими способностями подруг аулетридам было строго запрещено, не дозволялось никаких рукоплесканий, как на театральных представлениях. Лаис подозревала, что знаменитая поэтесса Анита Тегейская, которая вела матиомы по стихосложению в Коринфской школе гетер и славилась своими эпиграммами[17], просто не переносила похвал, адресованных кому-то другому, а не ей, поэтому и ввела такой порядок. Зато она очень поощряла презрительное освистывание, особенной мастерицей которого была, конечно, Маура.
Лаис поймала восхищенный взгляд Гелиодоры, усмехнулась в ответ на презрительную ухмылку Клитии, сделала вид, что не замечает злобной гримасы Мауры, подмигнула вытаращившей глаза Филлис, снисходительно кивнула Майе, Феодоре, Иантине, Хебе, Юдоксии и остальным девушкам, взиравшим на нее с откровенной завистью, – и повернулась к наставнице, ожидая ее приговора.
Анита Тегейская стояла с непроницаемым видом.
– Н-ну… неплохо, – наконец проронила она, с явным трудом расщедрившись на скупую похвалу. – Но сколько, сколько
Парнас и Геликон – священные горы, где обитают музы, Кастальский ключ на Парнасе – источник поэтического вдохновения.
В античные времена эпиграммой называли не краткое сатирическое или ироническое стихотворение, а некую посвятительную надпись на изваяниях богов или на предметах, им преподносимых. Иногда даже эпитафии, то есть надгробные надписи, назывались эпиграммами.