Unpersönlich: Фальшивые. Юлия Алексеевна Гусарова
данную «фобию» пять лет назад, когда шел по центральной лестницы «Сна Сета».
В тот вечер Михаэль нёс стопку из десяти гримуаров в семьсот страниц каждый. Поднимаясь с тридцатого этажа на пятнадцатый этаж, он поставил ногу на ступень, которая сразу исчезла. Он опустил правую ногу в пустоту, потерял равновесие и, упал с тридцатиметровой высоты вниз, на узкий мост. Книги разлетелись по этажам и мостам. Михаэль в тот вечер свернул себе шею и сломал позвоночник в области поясницы.
Сейчас, поднимаясь за Николасом и Осборном, герцог был осмотрителен вдвойне, зная чего можно ожидать от центральной лестнице. Сейчас они опускались с 98-го этажа на 101, только что выйдя из воронки-портала.
«Вывернутая Флоренция» встретила их пятиметровой иридиевой дверью с лицом без рта, носа и глаз, украшенного паутинообразной трещиной с сочащимся из неё зеленоватым гноем. Над дверью широкая иридиевая надпись на варварской латыни:
«Socof aro re Erad, per maunaj aidor…»
– Все еще хотите оказаться там? – спросил Николас, надеясь что друзья откажутся от своего решения и повернут назад.
– Если Бехайм передумал то я – нет. – твёрдо ответил Осборн.
Николас взглянул на герцога, и на его лице разглядел то же самое желание попасть в «Вывернутую Флоренцию».
– Вы сами этого хотели. – мрачно сообщил Николас и постучал возле лица с трещиной, ровно 12 раз.
Троицу обдало невыносимым холодом, выныривающим из-под двери гнилостным туманом. Вокруг них раздался шёпот пяти сотен неопределённых голосов, таких же ледяных как туман. Внутренний замок двери, который весит две тонны, протяжно заскрежетал и заплакал. Иридиевая дверь начала медленно и тяжело открываться вовнутрь, открывая взорам троицы то, что позволено видеть только Безликим: им открылся огромный зал, формой смутно напоминающий перевернутый треугольник.
Этот зал заливал кроваво-красный свет, чем-то похожий на освещение в комнатах где проявляли старые фотографии. Вдоль трёх длинных стен, образующих треугольник, сидели на каменных пьедесталах чучела кошек без голов и хвостов. Только лапы и тело остались отлично изготовленными и сохранившимися. Головы и хвосты им не оставили еще в начале изготовления. В зале пряталось 80 таких безголовых чучел.
Главным экспонатом зала была чёрная перевёрнутая пентаграмма, свисающая с потолка на толстых цепях. На ней, будто мертвая бабочка, распято тело, почти полностью обнаженное. И этот некто, предстал перед взорами троицы таким, каким был всегда, с того момента как «его» разделили на множество частей. И одна из этих частей, это несчастное, истерзанное существо, являло собой тоску и уныние пыток.
На пентаграмме, как на кресте, распят Михаэль Бехайм. И как Христос, терзаемый на кресте,
к которому вместо перекладины прикреплен плохо очищенный сук, подобно своду, согнувшегося под тяжестью тела, – так и тело Бехайма, изогнулось в болезненном исступлении, угрожая свалиться с пентаграммы, сорвавшись с толстых гвоздей.
Кажется,