Горизонт края света. Николай Семченко
на разведывание новых земель. Бабушка родилась в этом городе, закончила здесь институт, родила мою маму, вынянчила меня и никуда уезжать не хотела. Только однажды с неохотой в Трускавец отправилась, и то не поехала бы, если б врачи не пригрозили неминуемым инсультом.
Узнав о моем внезапном увлечении топонимикой, бабушка прислала кое-какие книжки и коротенькое письмо. Где же оно?
Перекладываю на столе книги, бумаги, чуть не опрокидываю вазу красного стекла. Это подарок ОВ.
ОВ – это инициалы: Ольга Владимировна. А ещё ОВ – значит, отравляющие вещества. Помню, в школьном курсе гражданской обороны значились все эти зарины, заманы и прочая гадость, способная отравить всё живое. Они объединялись в общее понятие ОВ – отравляющих веществ, от которых в случае войны нужно было спасаться в респираторах, противогазах, при этом ничего не пить и на всякий случай не есть.
ОВ была для меня почти что отравляющим веществом. Ну, что поделаешь: как увижу её – прямо дурею, всякое соображение кончается… Сто один раз давал себе клятву, что вижу её в последний раз, и ничего у нас быть не может, потому что она мужняя жена, мать двух очаровательных девчушек, у всего посёлка на виду: единственный хирург в районной больнице, а при необходимости и терапевт, и окулист – серьёзная, в общем, женщина, и к тому же старше меня на целых три года. Вон, девчонок полно, подсчитано: в Каменном на одного холостяка приходится четыре незамужних дамы в возрасте от семнадцати до сорока пяти лет. Младше и старше в расчет не берем. А тут – мать семейства и всё такое. Ну, было дело – нашло какое-то помутнение на обоих, сошлись и раз, и другой, и даже вот эту вазу ОВ подарила мне на день рожденья не случайно. «Если перестанешь во мне нуждаться, то поставь ее на подоконник, – сказала она. – И воткни в неё какую-нибудь сухую ветку. Я увижу и пойму, что любовь у нас засохла. И обойду твой дом стороной…»
Я, конечно, высмеял её выспреннюю и претенциозную выдумку. Но вазу почему-то очень берёг и никогда не ставил её на подоконник. А вдруг забуду вынуть из нее ветки вербы или лиловые ирисы? И они засохнут. А ОВ пойдёт мимо…
«И пусть себе проходит мимо!» – коварно шептал один мой внутренний голос. «Да ты что? С ума сошёл! – отвечал ему второй. – Как наш хозяин будет жить без любви?»
Может, вот так и начинается шизофрения. Расставшись вечером с ОВ, я хотел её забыть, а утром случайно встречал по пути на работу и понимал, что никуда мне от нее не деться. Но что я буду делать, когда вернётся с трехмесячных курсов в Хабаровске её муж? Ведь обязательно найдутся добрые люди, которые всё ему расскажут…
Всё это в течении какой-то секунды промелькнуло в голове, когда я подхватывал опрокинувшуюся было красную вазу. Но – уффф! – упасть ей не дал.
Рядом с вазой лежал толстенный фолиант «Описания земли Камчатской» Крашенинникова. Этой книгой когда-то зачитывался Пушкин и даже хотел написать роман о жизни камчатских аборигенов. Бабушкино письмо